Брат Кадфаэль тоже так считал. Элиас больше не нуждается в нем, а оставаться здесь после отъезда тех троих не имело смысла. В полдень он оседлал коня и, попрощавшись с Леонардом, отправился вместе с Хью Берингаром в Шрусбери.
Небо затянуло облаками, но погода стояла мягкая, хотя воздух, при полном безветрии, был холодным. Подходящий день, чтобы с удовлетворением, выполнив свой долг, возвращаться домой. Они давно не ездили вот так, рядом, без особой спешки. Дух товарищества связывал их, и вдвоем им было хорошо и беседовать, и молчать.
— Значит, ты отправил этих сирот без сучка без задоринки, — с невинным видом заметил Хью. — Я так и думал, что можно спокойно предоставить это тебе.
Кадфаэль взглянул на него слегка обиженно, но не особенно удивленно и сказал, улыбнувшись:
— Мне бы следовало догадаться! Я еще подумал — что-то тебя не видно всю ночь! Полагаю, несколько странно для помощника шерифа с твоей репутацией, славящегося своей бдительностью, проспать всю ночь, в то время как найденные с таким трудом брат с сестрой спокойно улизнули в Глостер. «Не говоря уже об их телохранителе», — подумал он. Берингар, конечно, заметил достоинства мнимого сына лесничего и даже догадался о его целях, но Хью не знал ни его имени, ни происхождения. В один прекрасный день, когда кончатся войны и Англия снова станет единым целым, можно будет рассказать о том, что сейчас тайно лелеет Кадфаэль в своем сердце. Но не сейчас! Пока что он сам еще не привык к этой новости, и не пришло время с кем-то делить эту чудесную и поразительную благодать.
Вслух он произнес:
— Едва ли можно было ожидать, что из Ладлоу ты услышишь, как в Бромфилде ночью открывается и закрывается калитка. Значит, ты не оставил Ботреля на попечении Динана?
— Я был бы тогда не вполне уверен, что ночью не будет еще одного побега, — ответил Хью. — Он арендатор Динана. Мы добились от него признания, но мне спокойнее, если он будет сидеть под замком в крепости в Шрусбери.
— Как ты думаешь, его повесят?
— Сомневаюсь. Впрочем, пусть судят те, чье дело — судить. Мое дело — заботиться о том, чтобы дороги стали безопасными для путников, и арестовывать убийц. И пусть все честные люди — мужчины, женщины и дети — спокойно отправляются по своим делам.
Они проехали больше половины пути до Шрусбери, но было еще светло. Хью стал поторапливать коня и, напрягая глаза, высматривал, не видны ли уже башни над королевской стеной. Его ждет Элин, любящая и гордая своим материнством, погруженная перед Рождеством в счастливые хлопоты.
— Мой сын, должно быть, изменился за то время, пока меня не было, — сказал Хью с улыбкой. — С ними обоими все должно быть в порядке, иначе Констанс послала бы за мной. Ведь ты же еще не видел моего сына, Кадфаэль!
«Зато ты видел моего, — подумал Кадфаэль, безмолвно ликуя, — хотя этого и не знаешь».
— Крупный и сильный — он будет на голову выше своего отца… — продолжал Хью расхваливать свое чадо.
«Он на голову выше меня, — радовался Кадфаэль. — А какие образцы красоты и доблести могут появиться в результате его союза с этой царственной девушкой!»
— Бот подожди, скоро увидишь его! Это сын, которым можно гордиться! — не унимался счастливый отец.
Кадфаэль ехал безмолвный от своего счастья, все еще полный изумления и восторга, весь ликование и весь смирение. До Рождества осталось одиннадцать дней, и теперь над этим чудесным праздником больше не нависала тень — только свет. Время рождений, время торжества — а этот год особенно урожайный: сначала родился сын Элин и Хью, затем — сын молодой женщины из Вустера, потом — до него — сын Мариам, и вот-вот уже в который раз придет в мир Сын Человеческий…
«Сын, которым можно гордиться! Да, слава Тебе, Господи, аминь!»
