Приор Леонард разгуливал по двору обители, залитому холодным, но ослепительно ярким солнечным светом. Он сиял от облегчения: их край избавлен от чумы, пропавшие брат с сестрой водворены за монастырские стены, а брат Элиас чудом уцелел и лежит в своей постели. Теперь он будет жить — так сказал брат Кадфаэль. Элиас смотрел на всех ясным терпеливым взглядом, принимая увещевания со смирением и радостью. Разум его исцелился, и тело тоже скоро поправится.
Вскоре после мессы стал приходить народ за своими уведенными бандитами лошадьми — несомненно, то же самое было и в Ладлоу, куда многие устремились в надежде найти своих коров и овец. В некоторых случаях, наверное, будет более одного претендента, возникнут споры, станут призывать в свидетели соседей. Но тут всего несколько лошадей, и хитрецам не на что рассчитывать, так как лошади так же хорошо знают своих владельцев, как и хозяева — своих лошадей. Даже у коров в Ладлоу можно будет кое-что узнать об их владельцах.
Джон Друэль пришел в числе первых, проделав пешком весь путь из Клитона, и ему не пришлось ничего доказывать, так как коренастый карий конь навострил уши и заржал, едва хозяин показался на конном дворе. Они кинулись друг к другу, и лошадь нежно щипала Джона за ухо, а Джон трепал ее по шее и, оглядев с головы до ног, прижался к ее морде и заплакал. Это была его единственная лошадь, и она стоила ему целого состояния. Ив увидел, как пришел Джон, и кинулся за Эрминой. Вдвоем они выбежали его встречать и отдали все ценное, что у них оставалось.
Потом пришла женщина из Уитбейча за кобылой своего покойного мужа. Худенький серьезный мальчик из того же манора робко спросил о рабочей лошади из горного табуна, и лошадь, поколебавшись, поскольку это был не сам хозяин, наконец признала ребенка почти человеческим вздохом.
Только когда закончился обед в трапезной и брат Кадфаэль снова вышел во двор, где снег сверкал под лучами солнца, приехал Эврар Ботрель. Он проехал мимо сторожки, спешился и огляделся, ища, к кому бы обратиться. Ботрель все еще был бледным и худым после лихорадки, но движения его стали энергичными, а глаза ясными. Он стоял откинув голову и обводя двор властным взглядом. Ботрель даже нахмурился, что к нему не бросился грум, чтобы подхватить уздечку. Это был молодой человек с прекрасной фигурой, красивым лицом и волосами такими же светлыми, как грива его коня. Он знал, что красив, и явно любовался собой. Такая внешность и хорошее происхождение могли пленить любую женщину. Что же мог совершить молодой человек с такими достоинствами, чтобы утратить расположение Эрмины? Она сказала, что реальность грубо вторглась в ее идиллические фантазии. Что же конкретно она имела в виду? Об этом размышлял брат Кадфаэль, издали глядя на Ботреля.
Приор Леонард — сама доброжелательность — прошел по двору своей нелепой походкой и, с лучистой улыбкой поздоровавшись с приехавшим, проводил его на конный двор. Один из людей Хью, увидев, что оседланная лошадь Ботреля осталась без внимания, подошел принять поводья, и тот, бросив их ему, как слуге, ушел вместе с приором.
Он приехал один. Если он действительно приехал за украденной лошадью, ему придется вести ее за собой.
Брат Кадфаэль задумчиво взглянул на странноприимный дом и увидел, что Эрмина в своем крестьянском платье показалась в дверях и быстрой легкой походкой направилась в церковь, неся под мышкой какой-то сверток. Темная арка входа поглотила ее, так же как ворота конного двора — ее бывшего жениха. Ив сейчас, конечно, сидит с братом Элиасом, ревниво и усердно ухаживая за своим подопечным. Теперь мальчик вне опасности: и разбойничьи стрелы, и меч Левши не страшны ему больше.
Кадфаэль не спеша пошел к церкви, и при этом так рассчитал, чтобы встретиться с Эвраром Ботрелем и Хью, которые вместе вышли из конюшни и теперь направлялись к сторожке. Они тоже не торопились. Эврар оттаял и улыбался: помощник шерифа был не последним человеком в графстве. За ними грум вел прекрасную гнедую кобылу с каштановой гривой.
Дойдя до того места, где их пути пересеклись, Кадфаэль остановился перед открытой дверью церкви, и они тоже остановились. Ботрель узнал монаха, который когда-то перевязал ему рану в маноре Ледвич, и снова поблагодарил его.
