— Ботрель действительно не притворяется, — сказал брат Кадфаэль, когда они были уже за гребнем холма и направлялись к роще. — Ему целились в сердце, а потом он натер рану и она нагноилась, так как туда попала грязь. Он, несомненно, перенес лихорадку и теперь очень ослабел после болезни. Все свидетельствует о том, что он говорит правду.
— Но мы, однако, ничуть не продвинулись в поисках девушки, — заметил Хью.
Сгущались ночные тучи, свинцовое небо нависло у них над головой, подул зловещий ветер. Всадники подгоняли лошадей, чтобы попасть в Бромфилд до того, как начнется снегопад.
В тот день после вечерни подул бешеный ветер, и снежинки, которые кружили в воздухе, превратились в тонкие секущие бичи, которые ударялись о стены и наметали белые покрывала на все поверхности с подветренной стороны. После ужина брат Кадфаэль быстрым шагом прошел по большому двору к лазарету, чтобы взглянуть на своего подопечного. Мир превратился в слепящую подвижную массу из снежных хлопьев, которая становилась все гуще. Можно было не сомневаться, что ночью будет вьюга. Вполне возможно, что двуногие волки снова начнут рыскать вокруг. Эти зверюги превосходно ориентировались, и непогода, которая могла вселить страх в неискушенные души, их не пугала.
Брату Элиасу впервые позволили встать с постели, и сейчас он полулежал, опершись на подушки. Он был такой костлявый и худой, что ряса висела на нем. Раны на голове зажили, тело его поправилось, но разум оставался в прежнем состоянии. Он безмолвно и покорно выполнял то, о чем его просили, тихим голосом без всякого выражения смиренно благодарил за все, что для него делали, но при этом постоянно хмурил брови, а взгляд его запавших глаз был устремлен куда-то за пределы монастырских стен. Казалось, что Элиас в каком-то полубреду видит ту свою часть, которая, казалось, бесследно исчезла. Только во сне, и особенно перед пробуждением, а также перед тем, как заснуть, он бывал возбужден и встревожен, как будто в эти моменты, имеющие некоторое сходство со смертью, пелена, скрывавшая страшные воспоминания от него самого, становилась прозрачнее, но до конца не исчезала.
Ив вышел во двор вслед за Кадфаэлем. Он был взбудоражен и взволнован.
Когда Кадфаэль вышел из лазарета, он увидел, что мальчик слоняется возле дверей.
— А не пора ли тебе в постель. Ив? У тебя был такой долгий, трудный день!
— Но я еще не хочу спать! — нервно ответил мальчик. — Я не устал. Позвольте мне посидеть с братом Элиасом, пока вы будете на повечерии. Мне бы хотелось чем-нибудь заняться.
«Ну что ж, возможно, так будет лучше для него, — подумал Кадфаэль. — Если мальчик сделает что-нибудь полезное, ему станет легче. Когда он будет поить брата Элиаса травяным отваром, капля бальзама прольется и в его смятенную душу».
— Он так и не сказал ничего, что могло бы нам помочь? Он нас не вспомнил? — с тревогой спросил Ив.
— Пока что нет. Иногда он повторяет во сне одно имя, но мы не знаем, кто это. Он произносит это имя горестно, но без тревоги, как будто это кто-то безвозвратно ушедший, кому уже не грозят ни боль, ни опасность. — Хьюнидд. В самом глубоком сне он обычно зовет Хьюнидд.
— Странное имя, — сказал удивленный Ив. — Это мужчина или женщина?
— Это женское имя, валлийское. Мне кажется, хотя я точно не знаю, что это его покойная жена. Причем горячо любимая — настолько горячо, что он не может ее забыть даже во сне. Вероятно, она умерла всего несколько месяцев назад. Приор Леонард сказал, что брат Элиас в монастыре недавно. Он вполне мог попытаться спрятаться в обители от одиночества, но ему не стало легче и среди братьев.
Ив смотрел на монаха взглядом мужчины, пристальным и серьезным. Он теперь был уже близок к пониманию даже таких вещей, которые были пока за пределами его опыта. Кадфаэль дружески потрепал его по плечу.
— Ну что же, посиди с ним, если тебе хочется. После повечерия я кого-нибудь приведу тебя сменить. А если я тебе понадоблюсь раньше, то ты знаешь, где меня найти.
Брат Элиас задремал, потом на минуту открыл глаза, но затем снова уснул. Ив тихо и неподвижно сидел у его кровати, внимательно вглядываясь в это изможденное, но красивое лицо. Он был рад, когда больной просил пить или когда надо было помочь ему повернуться и устроиться поудобнее. В те минуты, когда Элиас бодрствовал, мальчик пытался достучаться до его рассудка. Ив заводил речь о погоде и обычном распорядке дня в этих стенах. Запавшие глаза больного смотрели на него как бы издалека, но пристально и изучающе.
