Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. - страница 7

; решающим фактором, вызвавшим эти княжеские «отъезды», он считает резкое возрастание в конце XV в. военного давления Москвы на восточные рубежи Великого княжества[52]. Что касается промосковских симпатий, X. Яблоновский, полемизируя с К. В. Базилевичем, полностью отрицает какое-либо движение в пользу Москвы среди русского населения Литовского государства в описываемое время[53]. Убедительность этих выводов западногерманского исследователя ослабляется, однако, тем, что проведенный им анализ положения славянских земель Великого княжества Литовского явно недостаточен: в частности, совершенно обойдены молчанием города Литовской Руси, а князья представлены как какая-то однородная масса.

Последнее замечание с еще большим основанием может быть отнесено к монографии О. Бакуса, посвященной именно выяснению мотивов княжеских «отъездов» в Москву. Едва ли предложенное американским историком решение проблемы можно считать удачным: априорно предложив свыше десятка возможных мотивов, наиболее серьезными он счел пограничные стычки, негодование по поводу фаворитизма в отношении менее знатных лиц и усиления власти литовской администрации в восточных районах Великого княжества[54]. Не вытекающие ни из анализа статуса княжеской знати в Литве, ни из показаний источников, эти выводы являются совершенно произвольными. Главный недостаток работы О. Бакуса, как и X. Яблоновского, на наш взгляд, в абстрактном, недифференцированном подходе к изучению местного населения, в данном случае — князей: выяснение мотивов их «отъезда» теряет смысл, если не видеть разницы между удельным князем (например, Воротынским) и измельчавшими княжатами вроде Мосальских.

В послевоенной советской историографии с возрождением (после долгого периода господства социологических схем) конкретно-исторических исследований возобновилось и изучение русско-литовских отношений XV–XVI вв., а также судеб славянских земель, входивших в состав Литовской державы. Однако само Великое княжество Литовское в целом было как бы предано забвению: каждая из республик — Литва, Белоруссия, Украина — интересовалась только прошлым своей части этого былого государственного образования. В результате отдельно изучались собственно литовские города, отдельно — украинские и белорусские[55]. Региональный подход дал и свои положительные плоды: был введен в оборот большой фактический материал, появились монографические исследования, посвященные конкретным городам[56] и землям[57]. Меньше «повезло» российским городам: до сих пор нет ни одного специального исследования, посвященного истории Смоленска, Брянска, Торопца, Дорогобужа, Вязьмы или заоцких городков в литовский период. Советские историки интересовались их судьбой лишь с момента их вхождения в состав Русского государства[58]. Недавние работы А. Ю. Дворниченко[59] не восполняют указанный пробел, так как они посвящены изучению эволюции городского строя на славянских землях Великого княжества Литовского в целом, не содержат нового фактического материала и к тому же обнаруживают сильную зависимость от историографии прошлого века: так, в выводе А. Ю. Дворниченко о том, что введение магдебургского права в городах Литовской Руси было подготовлено разрушением единства города и земли, происходившим под влиянием развития феодализма[60], — можно увидеть несколько модифицированную концепцию В. Б. Антоновича. Эта зависимость от предшествующей историографии еще заметнее в изданной в 1993 г. монографии того же автора о русских землях Великого княжества Литовского[61]: целые разделы книги основаны на обобщении существующей литературы, а данные источников привлекаются лишь для иллюстрации выдвигаемых положений. Автору как будто неизвестно о наличии неопубликованных книг Метрики за конец XV — начало XVI в., но и опубликованный материал используется выборочно, в виде «примеров», количество которых, как неоднократно заверяет исследователь, «можно было бы увеличить»[62]. При таком подходе к источникам неизбежен схематизм: перед читателем проходит эволюция некоего «среднего» города, столь же общи и схематичны социальные портреты князей, бояр, мещан и иных групп населения.