Так прошло несколько минут.
— Что делать? — в нерешительности пробормотал Транкиль, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в лесную чащу и уяснить себе, что там происходит.
Вдруг неподалеку раздался резкий свист.
— А-а! — радостно воскликнул Транкиль, вдруг поворачиваясь назад. — Сейчас я узнаю, в чем дело.
И, поднеся пальцы ко рту, он с изумительной ловкостью изобразил крик цапли. В ту же минуту из-за деревьев выскочил человек и в два прыжка был уже около охотника.
— О-о-а! — закричал он. — Что делает здесь мой белый брат.
Человек этот был Черный Олень, индеец, которого ожидал Транкиль.
— Я жду вас здесь, вождь, — отвечал канадец.
Краснокожий был человеком двадцати шести или двадцати семи лет, среднего роста, пропорционального сложения. На нем был боевой костюм его племени, индеец был татуирован и вооружен, как будто вышел на тропу войны. Черты его красивого лица выражали ум и величие, все обличало в нем честность, смелость и добродушие.
В эту минуту он казался крайне возбужденным, и это было тем более необычно, что для краснокожих является своего рода вопросом чести сохранять хладнокровие, чего бы с ними не случилось. Глаза его сверкали, речь была коротка, отрывиста, в голосе звучали нотки металла.
— Скорее, — сказал он, — мы потеряли много времени даром.
— Что там такое? — спросил Транкиль.
— Бизоны! — ответил вождь.
— О-о! — с ужасом вскричал охотник.
Теперь он понял. Шум, который доносился до его слуха все это время, производила манада 9 бизонов, которые направлялись, по всей вероятности, к великим прериям Дикого Запада.
Необходимо вкратце объяснить читателю то, что так скоро сообразил охотник, чтобы стало понятным, какая ужасная опасность обрушилась вдруг на наших героев.
Манадой в прежних испанских владениях зовут многотысячное стадо диких животных. Бизоны в своих обычных блужданиях в брачную пору соединяются иногда в манады, состоящие из пятнадцати — двадцати тысяч голов и образующие плотную странствующую массу. Эти животные двигаются всегда напролом, напирая друг на друга, они ничего не разбирают и сметают все препятствия, которые попадаются им на пути. Горе безумцу, который захотел бы их остановить или изменить направление их бешеного бега: он будет раздавлен, как соломинка, под ногами этих тупых животных, которые пройдут по его телу, даже не заметив этого.
Итак, положение наших героев было крайне опасным, так как по воле случая они оказались как раз лицом к лицу с манадой, надвигавшейся на них с быстротой молнии.
Никакое бегство было невозможно, о нем не стоило даже думать. Еще меньше была возможность сопротивляться.
Шум приближался с ужасающей быстротой, уже можно было ясно различить дикое мычание бизонов, к которому примешивались лай красных валков и прерывистое мяуканье ягуаров, рыскавших по бокам манады и охотившихся за отставшими или теми бизонами, которые неразумно сворачивали направо и налево.
Не прошло и четверти часа, как показалась ужасная лавина, сметая все на своем пути с той непреодолимой животной силой, которой ничто не может противостоять.
Повторяем, положение было критическое.
Черный Олень направлялся к месту свидания, назначенного им канадскому охотнику, и был уже не дальше трех или четырех лье от того пункта, где надеялся с ним встретиться, когда его привычного слуха коснулся шум бешеного бега бизонов. Ему было достаточно пяти минут, чтобы оценить опасность, угрожавшую охотнику. Он мгновенно решил, что надо предупредить своего друга, спасти его или погибнуть с ним вместе. Тогда он ринулся вперед, с головокружительной быстротой преодолевая расстояние, отдалявшее его от места свидания, думая только о том, чтобы опередить манаду и тем самым дать охотнику возможность спастись. К несчастью, несмотря на всю быстроту, — а индейцы прославились своей баснословной подвижностью, — он не мог прибыть вовремя, чтобы избавить от опасности того, кого он стремился выручить.
Когда вождь, предупредив охотника, убедился, что его усилия были бесполезны, с ним произошла разительная перемена. Лицо его, прежде выражавшее беспокойство, приняло обычное суровое выражение, презрительно-печальная улыбка застыла на его устах, он упал на землю, глухо бормоча:
