Будь на то воля Федора, он бы арестовал Задорнова уже сейчас. Когда ренегат будет в камере, оно как-то спокойнее… Или Федор знал не все, а Белый имел какие-то свои планы?
– Разрешите в рощу?
– Курьера хочешь помочь задержать? Там Ванюшин, он раньше в дивизионной разведке служил. Он сам в одиночку любого скрутит. А с ним еще два бойца – тоже хваты, Ванюшин сам их натаскивал. Ты только мешать будешь.
– Как скажете.
– Отдыхай. Как только курьера возьмут, могу пригласить в допросе поучаствовать.
– Интересно! Одну уже взяли, о двоих – Задорнове и телеграфисте – знаем. Кто еще?
– Цепочка может оказаться длинной. Завтра и телеграфиста возьмем, и Задорнова. Причем, лейтенант, не тебе брать придется, за телеграфистом Ванюшин поедет.
– Слушаюсь.
Подполковнику виднее, у него свои расклады.
Федор поужинал и улегся спать, однако ночью его разбудил посыльный:
– Товарищ старший лейтенант, проснитесь!
– А? Что?
– Вас подполковник вызывает.
– Иду.
Федор лежал на постели одетым. Усевшись на топчане, он потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна, надел сапоги.
Перед дверью Белого – два автоматчика. Из-за двери слышен разговор.
Федор постучал и, получив ответ, вошел.
На табуретке, посередине комнаты, сидел задержанный. За столом расположился сам начальник, а обочь стола пристроился Ванюшин. Лицо довольное – курьера взял.
– Полюбуйся, Казанцев, связник. Взяли прямо у «почтового ящика». Руку в дупло сунул, можно сказать – с поличным взяли.
Задержанный был в цивильной одежде, ни дать ни взять – обычный деревенский мужик. Одежонка потрепанная, на ногах – немецкие сапоги. Ничего необычного, такую обувку селяне в прифронтовой зоне носили, особенно на освобожденных от немцев территориях.
– Молчит. И при обыске ничего не нашли, даже документов, – сказал Ванюшин и замахнулся на арестованного. Мужик и бровью не повел, не отшатнулся. Хорошая выдержка.
– Надо было его шлепнуть у березки той, сука фашистская, – зло бросил Ванюшин.
– Ваша фамилия, место жительства? – спросил Белый.
Задержанный уставился в пол и по-прежнему молчал.
– Может, он глухонемой? – повернулся к Ванюшину подполковник.
– Как бы не так! Когда взяли, матерился, да витиевато так – как боцман.
– Из камеры он уже никуда не денется. А утром очную ставку устроим. Будет молчать – шлепнем. Увести!
Два бойца, стоявшие в коридоре у двери, увели задержанного.
– Ванюшин, за курьера спасибо. Аккуратно взял, не помял. Свободен!
– Есть! – Ванюшин ушел.
Подполковник закурил.
– Утром надо решать с Задорновым.
– Арестовать?
– Весь отдел об аресте узнает. Оформлять надо. Мы же обговаривали: несчастный случай, самострел, подрыв на мине…
Подполковник полез в стол, достал «Вальтер РР», немецкий, бывший на вооружении германской полиции, а также генералитета Вермахта. Его любили за небольшие габариты и слабый звук выстрела. Патрон слабее штатного парабеллумовского, и калибр поменьше – 7,65 миллиметра, но убойная сила достаточная.
Федор убрал «Вальтер» в карман брюк. Оборотня надо убрать, но задание ему не по душе было. По разумению Федора, предателя допросить надо, выпотрошить все: связи, явки, переданную информацию, агентурную сеть… Однако есть приказ начальника, понятно – неофициальный. А в армии приказы не обсуждаются – они исполняются, тем более – в спецслужбе. Здесь не место эстетам в белых перчатках.
Подполковник ткнул окурок в пустую консервную банку и решительно поднялся:
– Облегчу тебе задачу: с утра отправлю Задорнова в соседнюю деревню. В паре километров отсюда есть Осокино, не пропусти.
Федор кивнул. Вообще-то положено отвечать по Уставу, но подполковник не обратил внимания на его нарушение.
Федор отправился досыпать. Но ему не спалось. То ли потому, что лег рано, еще до отбоя, и успел выспаться, то ли нервничал, задание беспокоило. Не каждый день в сослуживца стрелять приходится. Хотя какой Задорнов боевой товарищ? Враг в личине своего.
Встал Федор до подъема, только светать начало. Посмотрел на часы – шесть часов. Время до выхода еще есть, позавтракать он успеет.
Вышел из избы, потянулся. Рядом изба, в которой содержатся задержанные. Для камер заколотили толстыми досками окна, на дверях камер даже окон-кормушек нет. В камерах отдела арестованные надолго не задерживались, чай не следственный отдел и не НКВД. День-другой-третий, а потом – перевод в изоляторы трибунала или Особого заседания. Трибунал – для военнослужащих, совершивших воинские преступления, Особое совещание – для гражданских лиц. Но и там арестованные содержались день-два – до суда. А потом – по этапу в лагерь, если повезло. А если приговор серьезный – «высшая мера социальной защиты», но расстрел в эту же ночь.
