Рецензии Аронсона я еще не получил, но слышал, что она кислая[108]. Бог с ним! Надеюсь, Вы не обращаете на него внимания, тем более что совершенно правильно написали о газете вообще: утром читаешь, к вечеру забываешь. Но в защиту Аронсона следует сказать, что Вы и о нем лично отозвались в своем отчете не очень благосклонно[109]. У него, кстати, ужасно наивная и смешная манера в статьях: ставить баллы. «Первое стихотворение г-жи Х. Лучше, второе хуже» — и т. д. Притом безапелляционно, т. е.: без объяснения. Но еще раз — Бог с ним! В России критика всегда была второсортная, а теперь докатилась до окончательной Чухломы и Царевококшайска.
Вы мне не ответили насчет «Комментариев», т. е. насчет срока: конец декабря. Подходит ли это Вам? Я пишу их урывками, т. к. сейчас у меня много здешнего дела.
Еще забыл Вас спросить вот о чем: Варшавский должен был Вам передать рукопись Анны Морисовны Элькан о Петербурге начала революции[110]. Я ему послал ее для прочтения. Читали ли Вы ее? Собираетесь ли напечатать? По материалу — вещь интересная, а что написано с излишними «красотами», так этим грешат сейчас многие (даже Вейдле пустился выдумывать свои слова, ce qui n’est pas tant a fait son rayon![111]). Мне лично было бы приятно, если бы Вы это поместили — но скажу откровенно почему: потому что меня автор об этом просил и я обещал «походатайствовать». Видите, я не собираюсь с Вами хитрить! Там есть строк 10 обо мне, каким я был в ту пору[112]. Если будете печатать, лучше выбросьте это! Это ни к чему, и от взаимных комплиментов журнал может стать похож на «лавочку».
До свидания. Если соберетесь в Англию, предупредите заранее. От души желаю успеха Вам и «Опытам», и уверен, что успех должен быть, хотя не сразу и не единодушный, по самому скрыто-задиристому характеру журнала и по настроениям нашей эмигрантской, новой и старой, среды.
Ваш Г. Адамович
P. S. 16 декабря уезжаю в Париж до 10 января. Адрес прежний — 53, rue de Ponthieu, Paris 8е.
24. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
13.12.53
Дорогой Георгий Викторович, большое спасибо за милое письмо!
В ответ о том, какой последний срок — всегдашний вопрос — отвечу — чем раньше, тем лучше, а по календарю к НОВОМУ ГОДУ, т. е. 1 января. Нужно снова спешить!
А Аронсон меня больше не трогает, да я сам, думаю, хватил через край, вообразив, что обозреватель этот монстр, и, кажется, подгадил нам самим или, как говорится у Чехова, «не могу тебе простить, что ты разговаривал о декадентах с половыми»[113]. Где это?
Вашей дамы[114] еще не читал, хотя Варш<авский> честно приносил и просил, но сам он ее читать не стал почему-то. В третьем № местов нету, ту э компле[115], м-сье, дам! — ждите Четвертого, если что…»
Почему-то хочется посмеяться сегодня, извините старика. Впрочем, мы не старики. Знаете ли Вы, почему мы не старики, а в те далекие времена, скажем пушкинские, 16-летние были уже стариками? Потому что они имели готовое мировоззрение, ответы на все сомнения и всё знали, как и почему, а мы, дожив до 60 лет, не знаем и первого слова, с чего начать, что отвечать, так и промаемся свистунами. Какая прелесть, какое счастье! Плачем же мы по старости и прочной всеобъемлющей философии и тянемся к Пушкину, который решительно ни разу не ошибся в жизни.
Простите за рапсодию, но Вы на меня так действуете, как бы задумчиво. Очень Вас прошу, спросите Червинскую, Кантора, почему они так скромны с нами и не шлют того, что обещали. Неужели мне нужно их все еще просить? Мне трудно и скучновато. А журнал этот их, как он мой.
Ваш Р. Г.
25. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу
Nice
1/I-54
Дорогой Роман Николаевич.
Шлю Софье Михайловне и Вам лучшие пожелания к Новому году. Приехал на праздники в Ниццу и хотел отсюда послать Вам «Комментарии». Но здесь нет переписчицы — и поэтому откладываю присылку
до возвращения в Париж и в Англию. Простите за неаккуратность. Надеюсь, что Вас не очень подвожу. Рукопись будет у Вас между 15–20 января au plus tard[116].
Крепко жму руку.
Ваш Г. Адамович
P. S. Не думаете ли Вы, что «Опыты» могли бы попросить статьи у Маклакова?[117]
