В этом городе, где Конрад Файдт умирает на экране под бетховенскую увертюру "Эгмонт", где люди проявляют гораздо больше интереса к футбольным состязаниям, чем к исходу выборов в Германии, в этом императорском городе множество инвалидов просят милостыню на улицах. В самом деле! Ведь не мы, антимилитаристы, выдумали войну, чтобы написать несколько новелл и выдвинуть политические требования! Война в самом деле была! Война произошла совершенно независимо от моих новелл на военные темы, которые госпожа Нина Вавра[16] называет идиотскими. И в то время как на бульварах можно прочитать таблички, предупреждающие о том, что во время гололедицы не стоит гулять по тропинкам, если они не посыпаны золой (какая галантность и самаритянская предупредительность со стороны властей), по улицам во множестве ползают безногие инвалиды с посиневшими лицами, с непокрытыми головами и выпрашивают у прохожих банкноту в сто крон, что соответствует примерно десяти динарам. И если бы один из них напомнил мне Христа с картины Джотто, если бы он не дрожал так, прислонившись к огромной черной вывеске какого-то банка, по которой скользили лучи рекламы, рассыпавшейся фейерверком на другой стороне улицы, если бы этот сломленный, больной человек не был похож на Иисуса, снятого с креста, - черная бородка его тряслась, от холода и нервного напряжения тряслись и челюсти, - другими словами, если бы этот мужчина с дивной головой не напомнил сюжет Голгофы - и мне бы не пришло в голову, что я стал свидетелем чудовищного, страшного, непростительного скандального эпизода, я тоже прошел бы мимо него, как вся эта черная, безликая, мрачная толпа, не вспомнив, что была война и что этот мужчина не виноват в том, что он оказался поверженным, на улице.
Зачем только тысячи и тысячи лет проповедуется христианская обязанность любить ближнего своего, как самого себя? Я ждал более одиннадцати минут, пока какая-то дама обозначила, что она готова остановиться и уделить от щедрот своих. Но она только поковырялась в своей сумочке (ридикюле) и прошла мимо, так и не остановившись. Иссиня-черное, печальное лицо с выражением собачьей преданности было обращено к этой госпоже, которая, возможно, подала бы инвалиду сумму, равную десяти динарам. Да-да, это было то, что в романтическом и совершенно автономном искусстве называется веризмом и что наши господа эстеты вроде Визнера-Ливадича[17] отважно отрицают в принципе, ибо это - шокинг, разрушение "высокой эстетики, которая сама себе цель".
Если бывший солдат королевской императорской армии родом из Загорья, такой холоп, как, например, я, приезжает в Вену, то куда он торопится прежде всего, как не в Бург, чтобы посетить императорский дворец? Крпан, герой Левстика[18], представлял себе дворец императора как двухэтажное здание с дверями из чистого золота, на крыше которого восседает огромный черный орел о двух головах, охраняющий этот светлейший лотарингский дом, блеск которого мы воспевали и в церкви, и в школе, и в зале суда, и в газетах, и во сне. Я сам слышал в казармах рассказы простого люда о том, что к царскому дворцу можно пройти только миновав девяносто девять постов.
Первое впечатление от Бурга - то, что этот дворец устроен с большим вкусом, чем дворец в Белграде. Правда, и в первом и во втором случае не обошлось без испанцев, но что правда, то правда. При этом на весь флигель Леопольда, в котором жил последний отпрыск испанской династии Франц Иосиф, нет ни одной ванной комнаты. Есть одна, но она заперта со дня смерти Елизаветы (1895 год). Умывальные неудобные, с очень маленькими тазиками, на которых, правда, сверкают золотые царские короны. Но у такого богохульника и плебея, как я, при виде их закрадывается дерзкая мысль: как же, собственно, испанцы мылись из таких крошечных тазиков? Кажется, династия Габсбургов не отличалась музыкальностью. Во всем дворце нет ни одного фортепиано. Габсбурги, вероятно начиная с Карла V, интересовались часами и часовым ремеслом. В каждой комнате обязательно есть несколько часовых механизмов, которые тикают старую песенку о том, что время течет, а слава империй проходит. В комнате Марии Терезии есть одни часы со стрелками, которые идут слева направо. Привратник или служитель, который проводит публику по царским покоям, с особой гордостью это отмечает и лукаво щурится, наблюдая, какое впечатление на иностранцев производит то, что в комнате Марии Терезии есть такие часы, что идут не в ту сторону. В этой же комнате есть и еще одни часы, подарок тирольского монаха, которые заводятся раз в три года. И еще одни: на них каждый час появляется вырезанная из бумаги фигурка самой Марии Терезии, перед которой по обе стороны изображен коленопреклоненный народ, набожно взирающий на императрицу.
