— Он прав, — сказал Брис. — Хватит околичностей. Нужно, чтобы он заговорил.
— Вы тоже едете до Херострова? — сказал Жак.
— Как вам нравится поездка? — сказала Гарамюш.
Она втиснулась на свободное место между собой и Сатурном, оставив Бриса в одиночестве у окна. И тем самым доверху открыв свои чулки, а также и цепляющиеся за никелированные застежки розовые резинки. И немножко кожи на бедрах, загорелой и гладкой, лучше некуда.
— Вы играете в карты? — сказал Раймон.
— А что вы слышали об инквизиции? — сказала Коринна.
Сатурн Ламийский не пошевелился и лишь укутал ноги лежавшим у него на коленях зелено-голубым шотландским пледом. У него было очень юное лицо, а аккуратно разделенные пополам ниточкой пробора светлые волосы спадали ему на виски двумя одинаковыми волнами.
— Каков! — сказал Брис. — Он нас провоцирует.
Эти слова не вызвали никакого отзвука во всем семнадцатиметровом диапазоне вагона, что вполне естественно, если учесть, что стенки железнодорожного купе окулированы купирующими звук материалами.
Тишина угнетала.
— Не сыграть ли в карты? — сказал тогда Раймон.
— Опять вы со своими картами! — сказала Гарамюш.
Ей явно хотелось чего-то.
— Оставьте нас в покое! — сказал Жак.
— Во времена инквизиции, — сказала Коринна, — им, чтобы развязать язык, прижигали ноги. Раскаленным докрасна железом или еще чем-нибудь. А еще, им выдирали ногти или выкалывали глаза. Им…
— Ага, — сказал Брис. — Вот и нашли чем заняться.
Они встали все вместе, кроме Сатурна Ламийского. Громко и сипло завывая, поезд въезжал в туннель, шумно спотыкаясь на неровном щебне.
Когда он выбрался из туннеля наружу, Коринна и Гарамюш сидели около окна лицом друг к другу. Рядом с Сатурном Ламийским очутился Раймон. Между ним и Коринной было свободное место. Напротив Сатурна сидел Жак, потом Брис, свободное место и Гарамюш.
На коленях Бриса виднелся маленький, новехонький чемоданчик из желтой кожи, его ручка крепилась при помощи блестящих никелированных колец, а инициалы на нем гласили, что он принадлежит кому-то другому, кого тоже зовут Брис, но в чьем имени П удвоенно.
— Вы до Херострова? — сказал Жак.
Он обращался прямо к Сатурну Ламийскому. Глаза того были закрыты; он дышал тихонько, чтобы не проснуться.
Раймон вновь надел очки. Это был большой и сильный мужчина, в массивных очках и с пробором сбоку, волосы его слегка растрепались.
— Что будем делать? — сказал он.
— Начнем с пальцев ног, — сказал Брис.
Он открыл свой желтый чемоданчик.
— Нужно снять с него туфли, — предложила Коринна.
— По-моему, лучше его по-китайски, — сказала Гарамюш.
Она замолчала и покраснела, потому что все с негодованием на нее уставились.
— Хватит! — сказал Жак.
— Черт подери! Во бляха! — сказал Брис.
— Вы выходите за рамки, — сказала Коринна.
— А как это, по-китайски? — сказал Раймон.
На этот раз воцарилась и в самом деле гробовая тишина, тем более что поезд теперь катил по участку пути, уложенному на каучуковую насыпь, ее недавно возвели между Комсодерьметровым и Смогогольцом.
Это и разбудило Сатурна Ламийского. Его прекрасные каштановые глаза вдруг раскрылись, и он натянул на колени сползший с них плед. А потом опять закрыл глаза и, казалось, вновь погрузился в сон.
Под громкий хруст тормозов Раймон покраснел как рак и более не настаивал на своем вопросе. Гарамюш ворчала что-то в своем углу; посмотрев, достаточно ли накрашены ее губы, она вынула губную помаду и украдкой несколько раз быстро подвигала ею туда-сюда внутри облатки, чтобы Раймон сообразил. Тот стал еще пунцовее.
Брис и Жак склонились над чемоданчиком, а Коринна брезгливо разглядывала Гарамюш.
— Начнем с ног, — сказал Жак. — Снимите-ка с него туфли, — подсказал он Раймону.
Тот, в счастье, что может быть полезен, опустился рядом с Сатурном Ламийским на колени и попытался развязать его шнурки, но те, завидев его приближение, зашипели и стали извиваться во все стороны. Не преуспев, он плюнул на них, как разъяренный кот.
— Ну давайте же, — сказал Брис. — Вы нас задерживаете.
— Я стараюсь, как могу, — сказал Раймон. — Но их не развязать.
— Держите, — сказал Брис.
Он протянул Раймону крохотные, ослепительно блестящие кусачки. С их помощью Раймон взрезал кожу туфель вокруг шнурков, не повредив их; завершив операцию, он намотал полоненные шнурки себе на пальцы.
