Это название напомнило ей о Гиле и о том, что через Рино и Спаркс проходит железная дорога, принадлежащая этой компании. Когда накануне поездки в Сан-Франциско она виделась с Гилом, он с беспокойством рассказывал, что Клем Трейнер собирается отправить по железной дороге опасное химическое вещество. Она не знала, насколько всерьез нужно принимать его слова, ведь Гил ухитрялся из самых простых вещей делать трагедию.
Одна подробность их встречи врезалась ей в память: печаль, которую она почувствовала, глядя, как он шел по дорожке к дому. Когда-то воплощение здоровья и уверенности в себе, он теперь горбился, будто нес на плечах, тяжелый груз. Он потолстел, лицо округлилось. Нечищеные ботинки и вельветовый спортивный пиджак просились на помойку.
Хорошо, что она не накрасилась, подумала тогда Карен. Ее брови, губы и ресницы были такие светлые, что, если она не накладывала немного косметики, они как будто исчезали с лица. По крайней мере, ей так казалось. Но к чему ей стараться выглядеть сейчас привлекательной? Она не хотела ни соблазнять его, ни подчеркивать, как он опустился.
Гил поцеловал ее в щеку, чем немало удивил ее – это был первый поцелуй с тех пор, как три месяца назад он переехал в мотель.
Карен налила два бокала кока-колы. Они прошлись по дому, в котором прожили целый год, постояли у окна, глядя на темнеющие в сумерках горы. Их дом располагался высоко на склоне холма. Ниже сияли огнями здания казино и отелей. В небе Сьерры гасли малиновые полосы заката. Какое-то время они молчали, словно два чужих человека, встретившихся на вечеринке и не знающих, с чего начать разговор: Все уже было давно сказано! Карен вспомнила, как когда-то она вот так же стояла рядом с Гилом и по ее телу пробегала дрожь от желания близости. А сейчас при мысли, что он захочет ее обнять, она почувствовала легкий озноб.
– Спасибо, что пришел, – начала она, решив, что лучший способ обезопасить себя – это перейти прямо к делу. – Гил, мне тяжело говорить об этом, но я подала на развод. Тебе пришлют бумаги по почте. Я хотела заранее предупредить тебя, и не по телефону, а лично.
– А в чем дело, что за спешка? – Он старался говорить небрежно, но голос звучал глухо. Развод – это еще один сожженный мост в его жизни.
– Мы уже три месяца не живем вместе. Для меня самое тяжелое позади, сейчас я ясно вижу: у нас ничего не получится. Мы больше не подходим друг другу. Я очень много думала и решила, что лучше мне уехать из Невады. Завтра я отправляюсь в Сан-Франциско, буду искать там работу, а когда найду, перееду насовсем. Мне очень жаль, Гил. Правда, жаль.
Помолчав, он сказал:
– Конец эпохи.
– Надеюсь, для нас обоих начнется новая, лучшая жизнь.
Он смотрел вдаль, на горы.
– Мне будет не хватать тебя, Карен. Я... я виноват. Вспоминай обо мне с... ну, с нежностью, что ли.
– Конечно, Гил! Я тоже буду переживать за тебя. С тобой все еще... неладно, и... ты о себе совсем не думаешь. Тебе нужно с кем-то поговорить о своих проблемах, с человеком, который знает, как их решать.
– Есть вещи, о которых я не люблю говорить. Слова... Тебе это трудно понять – ты более разговорчивый человек, чем я. А что касается моих проблем, думаю, со временем они сами собой уладятся. – Как будто поняв ненужность оправданий, он замолчал. Молчала и она. Через минуту он добавил: – С тех пор как мы сюда приехали, ты ни одного дня не была счастлива. Наверное, нам следовало остаться в Новой Англии, но после того, что случилось, я, бы не смог найти там работу в химической промышленности.
– Ну так уйди из химии. Займись чем-нибудь другим. – Она и раньше предлагала ему это.
– Нельзя. Понимаешь, сейчас обстановка на заводе... очень сложная. Даже не могу тебе сказать, насколько сложная.
– Почему? Вот это меня больше всего и бесило – то, что ты никогда не говорил со мной о своей работе. В Бостоне я могла приходить к тебе в кабинет, гулять по заводу, там все были такие дружелюбные... А здесь – будто занавес опустился.
– На это есть причины.
– Да? И какие же?
Казалось, Гил колебался. Он долго молчал, а когда заговорил, то подбирал слова осторожно, будто прислушиваясь к тому, как они звучат.