– Не давать ему никаких транквилизаторов, – распорядился Гил. – Чем он злее, тем лучше для эксперимента.
– А для кого мы его проводим?
– Полная тайна. Кто-то прилетает из Сан-Франциско на частном самолете.
Клем Трейнер, управляющий заводом, сказал только, что гости приехали откуда-то из-за границы, наверное, из той страны, где очень много сельскохозяйственных вредителей, подумал тогда Гил. Согласно правилам секретности, Стинсон и другие технические сотрудники не должны присутствовать при демонстрации опыта, следовательно, Гилу придется выполнять всю грязную работу самому. Завеса секретности лежала на всем, что касалось “манекена”: газ еще не был запатентован, его следовало хранить в тайне от таких гигантов, как компания Дюпона и Дау. И все же, считал Гил, Трейнер, бывший армейский генерал, в своей заботе о сохранении тайны доходит до смешного. Само местоположение завода, отсеченного от Рино каньоном протяженностью в двадцать пять миль, было, по мнению Гила, достаточной гарантией секретности. Можно подумать, что Трейнер руководит Центром ядерных исследований в Лос-Аламосе.
После нескольких попыток Стинсону удалось наконец продеть палку от швабры сквозь две ручки на крышах стоящих вплотную друг к другу клеток и поднять дверцы. Однако у него не хватило сил, удерживая дверцы одной рукой, другой закрепить их на месте. Гил подошел и, стараясь избегать цепких лап макак, вставил фиксатор.
– Спасибо, мистер Эллис. Вы знали старика Смита, который работал тут до вас? Наверное, нет. Откуда вы можете его знать? Он бы до этих клеток и пальцем не дотронулся. Пусть я тут надорвусь, он и бровью не шевельнет. Вот уж господин-сквородин. Между прочим, большинство здешних инженеров такие же. Понимаете, о чем я говорю?
Гил ничего не понял, но промолчал. У паренька, понятно, нелегкая жизнь, об этом свидетельствовали многочисленные царапины и наклейки из пластыря, украшавшие его лицо и руки. Зато вечером, после работы, он наверняка занимается серфингом, почему-то подумал Гил.
– Вы – другое дело, – продолжал Стинсон, роясь в ящиках стола, стоявшего у стены. – Вы мужик что надо. Только вот что я вам скажу: нужно смотреть на мир повеселее, больно уж вы серьезный. Работа есть работа, но можно и в ней найти кое-что забавное. Такая у меня теория. Простите, что лезу со своими советами.
Гил пожал плечами.
– Может, ты и прав. В следующий раз, перед тем как зайти в кабинет Трейнера, нацеплю клоунский нос и очки. – Он через силу улыбнулся. Когда твоя карьера находится под угрозой, шутить как-то не хочется. Да, возможно, он слишком серьезен. Несколько дней тому назад он наткнулся на свою фотографию двухлетней давности и долго ее рассматривал. На фото, снятом в день его свадьбы, за год до аварии в Бостоне, разрушившей все его планы, он выглядел таким счастливым, словно это был не он, а кто-то другой. В кудрявых русых волосах ни намека на седину, словно инеем посеребрившую сейчас его голову, а в лице – давно утраченная вера в будущее. Тогда он занимал должность главного инженера, его фирма считалась самой перспективной во всей Новой Англии, и он имел все основания улыбаться. Рядом с ним – Карен, белозубая и голубоглазая, похожая на шведку. Она и сейчас выглядит так же хорошо, а он постарел на десять лет. Вот бы удивился Стинсон, узнай он, что Гилберту Эллису всего тридцать семь лет. Буду ли я опять когда-нибудь улыбаться так же широко и искренне, как раньше? – подумал Гил. Психиатр говорил ему, что у людей, переживших большое несчастье, происходит изменение личности, особенно если они испытывают чувство вины, но со временем, при благоприятных обстоятельствах и соответствующем лечении, к ним вновь может вернуться веселость и радость жизни. Прошел уже год, а Гилу Эллису оставалось об этом только мечтать.
– Заманить Куини и Кьютнес в ящик ничего не стоит, – глядя на клетки, сказал Стинсон. – Надо показать им яблоко или салат. А Конг притворяется, что есть не хочет, его нужно убеждать.
Гил поднял брови, увидев, что Стинсон достал из ящика тонкий цилиндр с двумя остриями на конце, каким погоняют скот.