— В нашем поезде тоже есть разносчик, но до нас он доберется не раньше Милана.
В душе Кальмар сердился на свою податливость. Он подробно отвечал на все вопросы незнакомца, а сам спрашивать ни о чем не осмеливался. Хотя ему любопытно было узнать кое-что.
Например, он заметил, что в сетке над сиденьем его спутника не было никаких вещей. Значит, он сдал свои чемоданы в багаж или, быть может, путешествовал налегке?
Вагон шел из Белграда, через Триест. Под скамьей валялась газета какой-то славянской страны. Почему бы Кальмару не спросить запросто:
«Вы едете из Белграда?»
Или же:
«Вы из Югославии?»
Маловероятно. У этого человека совершенно не славянский тип, и он одинаково бегло говорил по-французски, по-немецки и по-английски, а с контролером изъяснялся на правильном итальянском языке.
На нем был неважно сшитый, весьма заурядный, темный шерстяной костюм и самый простой галстук, который он и не думал развязать, чтобы расстегнуть ворот рубашки.
Почему же Кальмар робел перед ним, как мальчишка? И почему, когда молчание затягивалось, считал своим долгом возобновить разговор, хотя незнакомец ничуть не тяготился длительными паузами и даже не притворялся, что дремлет.
— Моему тестю пришло в голову открыть своеобразный ресторан-ферму при выезде из Пуасси, на холме над Сеной. Это совсем крошечная ферма. И животные там скорее для декорации: две коровы, старая лошадь, коза, три овцы, несколько гусей, уток и кур. Клиенты едят в большой общей комнате с деревянными балками. Им это страшно нравится.
— Вы ездите туда каждое воскресенье?
— Обычно да. Жена очень привязана к родителям, дети обожают животных, и дочка после обеда часами катается верхом.
Кальмар был почти уверен, что за этим последует вопрос: «А что делаете вы?» Он почти всегда целый день валялся одетый в любой свободной комнате.
Еще маленькая станция — Сомма Кампанья. Ее проскочили не останавливаясь. Потом миновали Кастельново ди Верона, Пескьера дель Гарда, Десендзано, Лонато…
— Я не смогу задержаться в Лозанне, как собирался, мне надо поспеть к женевскому самолету, а этот поезд приходит тютелька в тютельку…
Ага! В первый раз неизвестный заговорил о себе. Но все же он не объяснил, почему выбрал такой неудобный поезд, который останавливался на всех остановках, и почему путешествовал без багажа. И вообще непонятно, почему он едет из Белграда или Триеста поездом — ведь оттуда до Женевы столько прямых самолетов.
— Вы работаете на крупном предприятии?
Его спутник снова начал расспрашивать.
— Да, как теперь говорят, на перспективном. Оно возникло из скобяной лавки в Нейи, потом переросло в мастерскую в Нантере, а сейчас у нас фабрика между Дрё и Шартром, и вторая строится в Финистере.
Брешиа. Много пассажиров вышло, вдвое больше вошло. Давка в коридорах увеличилась. Когда приехали в Милан, рубашка у Кальмара была мокрой, хоть выжимай.
— Наверно, я успею… — начал он.
— Не советую выходить из вагона — его сейчас отцепят и присоединят к другому составу.
В самом деле, едва Кальмар успел купить через окно сандвич и бутылку пива, как крохотный паровозик вывез их вагон с вокзала и оставил на самом солнцепеке, среди расходившихся во все стороны железнодорожных путей.
— Нас скоро снова подвезут к вокзалу.
— Вам приходилось бывать тут?
— Да. Я знаю почти все маршруты на этой линии. В Милане сядут наши попутчики. — Он показал на таблички над свободными местами. — Двое едут в Лозанну, третий — в Геную, четвертый — до Сиона.
Он ни разу не поднялся с места, ни разу не вышел в туалет. Помимо них в вагоне теперь почти никого не было. Остались лишь две американки в соседнем купе, да в последнем купе спал какой-то толстяк. В коридоре уже никто не стоял. Встревоженные американки решили, видимо, что про них забыли, и с несчастным видом поглядывали на железнодорожные пути и далекий вокзал. Жара усилилась.
— Из Лозанны вы, наверно, поедете парижским поездом, который уходит в двадцать тридцать семь?
Опять он угадал совершенно точно. Прямо не человек, а всеведущий господь бог.
— Мы прибываем в Лозанну в семнадцать ноль пять. Смею ли я просить вас об одном одолжении? Если только у вас найдется время.
