Технический директор угрюмо усмехнулся:
— Если б при хорошем оборудовании, так очень просто…
— Оборудование это при теперешних условиях не главное, — поучительно заметил чужой, — главное — повышение производительности труда… Если установить нормальную выработку и строгую ответственность за продукцию, то и с теперешним оборудованием можно лет десять очень хорошо работать.
Василий замедлил движения, полуобернулся и стал слушать внимательней. Другие рабочие тоже насторожились. Посетитель сунул руку в карман широкой толстовки и уверенно продолжал:
— Я знаю: на этой фабрике недавно, еще лет восемь-десять назад, высокохудожественные вещи делали. Однажды выпустили такое расписное блюдо, что его в Петербурге не могли отличить от изделий императорского завода…
— А, это про то блюдо, которое папаша ваш царю посылал!
Голос, внезапно прервавший посетителя, прозвучал насмешливо и ехидно.
Технический директор и чужой переглянулись. Василий тоже повернул голову в ту сторону, откуда раздались слова. Он знал, кто это так бесцеремонно прервал посетителя, по всем видимостям того самого консультанта из Москвы, о котором недавно говорили на фабрике и в клубе. Это был Егор. Партийный, шустрый токарь, не дающий никому спуску, первый спорщик и говорун.
Посетитель усмехнулся и покрутил головою.
— Действительно, в самом деле, — подтвердил он спокойно и ровно. — Родитель мой, когда владел этой фабрикой, посылал изделия высшего сорта, как образцы художественных и технических достижений, в столицу… Даже за границей бывали вещи, сделанные на этой фабрике… Вот я об этом и говорю: значит, имеются тут богатейшие возможности.
Он обвел взглядом ближайшие станки, оглядел рабочих, поймал взгляд Василия и слегка улыбнулся ему. Затем зашагал дальше. А за ним технический директор и другие.
— Этот, что ли, из Москвы-то? — спросил Василий у соседа.
— Этот самый.
— Стало быть, хозяйский сынок?
— Выходит — сынок.
Сосед приостановил работу и потянулся к Василию.
— Пойдет у нас теперь буза. Застопорит он перестройку фабрики. Затем и приехал, видать…
— А может, по-теперешнему-то и лучше?
— Почему это лучше? — нахмурился сосед.
Василий вспомнил разговор дома за обедом, когда отец долго разглагольствовал о том, что вот, мол, умные люди в Москве сидят, сообразили, что зря казенные денежки тут собираются в стройку ухлопать, что можно и в старых корпусах и со старым оборудованием товарец на ять выпускать. Было бы слажено с умом, да управители бы толковые.
Василий по-своему повторил слова отца:
— Да потому лучше, что денег зря много не придется переводить да рабочим накладно не будет… А с машинами, знаешь как? Сегодня ты делаешь свою норму и спокоен, а заведут новейшие машины, и придется тебе лезть из кожи, втрое, вчетверо больше за ту же ставку выставлять…
И снова из того угла, где Егор, неожиданно и незванно громкий окрик:
— Ну и сознательность… Ай, ладно, Вася. Значит, по-твоему, никакой рационализации, никаких машин?
— Пошто никаких? Я не против лучшего… А только сомнительно мне… Да и многим другим.
Василий замолчал и, схватив новый комок массы, бросил его на станок.
Возвращаясь с обхода по цеху, снова проходили чужой — Вавилов, технический директор и другие.
Егор, делая вид, что не замечает проходящих, укоризненно протянул:
— Это старье все на слом, а на место вавиловского наследства новую стопроцентную фабрику…
VI
Утром, у караульной будки, возле плотины, на деревянном щиту запестрел плакат: фабком созывал широкое собрание совместно с производственными комиссиями и редакцией стенгазеты. Повестка дня была короткая, но волнующая и злободневная:
— О переоборудовании фабрики.
Утром перед плакатом останавливались не надолго, второпях. Зато в обед здесь были толчея, шум и галдеж…
Шумели по-разному. Старые рабочие ворчливо к многозначительно перекидывались короткими замечаниями, ехидными и острыми:
— Будет опять трепанье языком.
— Переоборудуют фабрику до ручки… И так посуда выходит такая, что прямо совестно глядеть.
— А изоляторы? Сколько партий железная дорога заворачивает обратно. Ну, ну. Поговорим. Пошто не поговорить? Языки свои, не купленные…
