Катин опять улыбнулся:
— Хочешь сказать, что по–человечески ты их понимаешь?
— Дело не в этом… И, кстати, я непьющий. Главное–то в том, что взяли они — по их словам — от силы на двадцать, двадцать пять рублей. А запись продавщицы — на тысячу с лишним! И я считаю…
Майор успокаивающе похлопал его по плечу:
— Постой, не гони программу… Ты послушай сперва, что я — он особенно выделил это «я» — считаю. Я уже наслышан о твоих выездах на место и на стройку, так, говорил кто–то… Так вот, ты уж таким сыском не занимайся, сделай одолжение! Поскольку это, знаешь, в кино ловко выходит, а у нас следует обстоятельно работать и выработку давать… Признались они? Признались. И хорошо, прекрасно! Надо их теперь брать, кончать дело и передавать в суд…
— Но…
— И все! И без никаких. Это вот и есть наша работа: ловить, изобличать и передавать в суд преступников. За это мы, между прочим, деньги получаем.
— Я хочу сказать…
— Все, — выставил вперед ладони майор. — Можешь рассматривать состоявшиеся высказывания как руководство к действию. Теперь пошли мишени глядеть.
К чести Катина, все признавали за ним такое качество, как способность соглашаться с очевидным. И, когда он увидел, что четыре пули Родионова легли возле яблока против его одной, то расхохотался громко и добродушно:
— Ну, гляди, а? А ведь казалось, одну в одну сажаю, одну в одну… Ладно, поехали, подброшу тебя, беднягу: там наверняка Талгатов ждет.
Как ни надеялся Родионов на обратное, Катин оказался прав: Талгатов ждал, пристал с расспросами, потом напросился пройтись вместе дорогой.
Когда они выходили из подъезда, Родионов заметил два–три сочувствующих взгляда, а Еленин из ОБХСС даже почмокал брезгливо изогнутыми губами, очень похоже на Талгатова.
Сам Родионов настроился на нудную беседу с тоскующим старцем, но, против ожидания, Талгатов долго молчал, и они успели выйти из переулка к скверу. Здесь Талгатов остановился:
— Знаете, со мной по–разному случалось — кто за чудака иногда принимал, а кто даже за хама какого… И все потому, что считаю я вранье делом неудобным. Не то чтобы плохо врать, что нельзя этого и надо обязательно правду говорить, — это тоже верно, а еще для простого удобства лучше не изворачиваться: ну, хотя бы не надо после в памяти держать где, когда, кому и что врал…
— Любопытно, — рассмеялся Родионов. — И есть толковое зерно.
— Значит, принимаете? — обрадовался Талгатов.
— Что — принимаю?
— Чтобы не врать нам друг другу… Ведь если вам не хочется со мной разговоры вести, так проще сказать, верно? И вам лучше, и мне спокойнее. А то, может быть, торопитесь вы…
— Никуда я не тороплюсь, — взял его под руку Родионов. — А вот есть хочу очень, и, если вы не против, давайте ударим по шашлыку.
— Давайте. Но одна шашлычная здесь, в сквере, и другая — у торгового центра, в какую бы? Хотя, — Талгатов безнадежно отмахнулся, — все равно нам неведомы жизненные планы и того и другого шашлычника.
— Вы о каких планах? — приноравливаясь к его шагу, спросил Родионов с некоторым недоумением. — При чем они?
— А при том, что если наш будущий кормилец приступил к должности недавно, то у него еще может не быть ни машины, ни дачи, ни солидных сбережений… И тогда наше с вами дело плохо, потому что волей–неволей, а он обязан поступать с потребителем жестоко… А если уже кое–чем обзавелся, то вдруг и окажет снисхождение, заботясь попутно о репутации заведения. Правда, опыт учит, что имущие еще больше стремятся к накоплению… Так что судьба жаждущих шашлыка вполне загадочна.
— Страшную картину вы нарисовали, — поежился Родионов. — Но есть все же хочется, несмотря ни на что. Вот натура проклятая!
— Выходит, прекрасная у вас натура… Молодая потому что, — печально подытожил Талгатов.
За дюралевым столиком с пластмассовой столешницей было не слишком удобно сидеть, но столики стояли и в стороне от прохожих, и в тени. Шашлык оказался предельно жестким, а порции предельно мизерными.
— Я все о делах, а вот где вы живете, так и не знаю, — Талгатов отложил вилку.
— У брата, — тоже положил свою вилку Родионов. — Только брат у меня и остался из родни… Не очень там удобно, но Бакрадзе обещал квартиру месяца через два. Отдельную и однокомнатную, не верится даже!
