— А тот, что читал декреты на афишной тумбе? А тот, что в бекеше?
— Вы хотите, чтобы я указал вам на всех?
(Это была импровизация, рожденная вдохновением, не иначе. За секунду до этого Федоров и думать не думал раскрывать им систему страховки.)
— Зачем вам это понадобилось?
— А вы что же, вышли на эту встречу так–таки нагишом?
— Клянусь!
— Ну и глупо! А вдруг я — чека? А вдруг вы — чека? Меры предосторожности никому еще не вредили. Кстати, могу познакомить еще с одним.
Чуть впереди переходил улицу пожилой мужчина, почти старик, с ребенком на руках.
— Мы далеко направляемся?
— На Чистые пруды, если не возражаете.
— Я–то не возражаю, но ротмистру Жадану придется нелегко, поскольку в одеяльце у него не любимый внучек, а пулемет Гочкиса, а он, как вы помните, тяжел.
— Вы меня пугаете?
— Что вы, сударь! Просто мы взволнованы. Мы нынче, как невеста на выданье. Шутка ли! — такая завидная партия, как ваше почтенное сообщество! Ну а вдруг вы из гордости обидите чем–то наше девичье достоинство? Надо же будет кому–то защитить бедную девушку?
— Мда, — неопределенно сказал Протасенко.
Уверенная веселость поручика приводила его в раздражение. Раздражение было унылым. Всего лишь полчаса назад за ним была сила — полусотня офицеров, готовых на все, и миллионы рублей, способные увеличить силу этой полусотни.
(Боярский любил разглагольствовать, когда они оставались наедине и князь был в подпитии: «Богаче нас в России нет, Протасенко, никого! Придет час, и все эти генералы, адмиралы, верховнокомандующие будут у нас вот здесь, в кулаке. Мы, Протасенко, будем платить им жа–ло–ва–нье!» Все лопнуло, и вот он, Протасенко, член штаба, правая рука Боярского, идет на поклон к людям Федорова).
— Так ли уж нам обязательно идти мимо этого заведения? — Федоров недовольно кивнул на Лубянку.
— Здесь ближе… — Протасенко коротко взглянул на спутника и разочаровался: у того было напряженное, окаменевшее лицо.
Когда миновали опасный участок и вышли на Мясницкую, Федоров снова заговорил с прежней веселостью:
— А я вас сразу узнал! Недели две назад, на Невском, вы целовались с очаровательной дамой неподалеку от книжного магазина Ясного.
Протасенко ответил сухо:
— Возможно. Мы часто прогуливаемся по Невскому.
Федоров не нравился ему все больше и больше.
— Я вижу, у вас какое–то кислое нынче настроение. Может, отложим разговор? Грустный веселого не разумеет.
— А вы–то отчего веселитесь? — неприязненно спросил Протасенко. У него было отчетливое ощущение, что он — под конвоем.
— Так уж я вам сразу и рассказал! — засмеялся Федоров.
Их перегнал Боярский. Руки за спиной, в руке — газетный фунтик.
— Постойте! — с раздражением крикнул Протасенко. И побежал вслед за Боярским, который без оглядки торопился вперед. Зашагал рядом, что–то объясняя.
«Ах как славно получилось, что я сразу же рассказал о прикрытии! — подумал Федоров. — Ах как славно!»
Они поджидали его на углу Чистопрудного бульвара. Боярский, широко и неискренне улыбнувшись, протянул руку:
— Ну, что ж, господин Федоров, рад познакомиться!
— Я тоже рад, Николай Петрович. Но лучше обращаться друг к другу «товарищ» — долго ли оговориться в неподобающем месте?
Боярский вдруг замкнулся. Потом с усилием и скрытой угрозой спросил:
— Почему вы считаете, что я — Николай Петрович? Нас, кажется, никто никогда не знакомил.
Протасенко — руки в карманы! — быстро глянул вдоль улицы, отыскивая охрану.
«Ах, чертовщина! — досадливо мелькнуло в голове Федорова. — Объясняй! Скорей! — хлестнул он себя. — Сейчас все кончится!»
Вдохновение не оставило его и на сей раз.
— У меня прекрасная память на голоса. Вы говорили со мной по телефону, а перед этим ваш связной, там, в «Европейской», сказал: «Николай Петрович вам позвонит самолично». Впрочем, я вполне допускаю, что вы и не Николай Петрович вовсе.
— Боярский, — буркнул князь и еще раз протянул руку.
— Федоров. Хотя вы, по–моему, вполне допускаете, что я и не Федоров вовсе. Хотите семечек? Мне не нравится, что наш разговор начался так.
— Ну, конечно! — Боярский слабо усмехнулся. — Вы выходите в сопровождении семи вооруженных людей и хотите…
