Гаусс не решился произнести имя Гитлера.
- Готов поклясться.
- И вы достаточно хорошо помните текст завещания, чтобы суметь воспроизвести его?
- Вполне...
Неожиданная мысль пришла Гауссу. Подумав, он сказал:
- Так сядьте здесь и напишите его так, как помните.
Оскар послушно сел за письменной стол и принялся писать. Но вдруг остановился, отложил перо и вопросительно посмотрел на Гаусса.
- А что мы с этим сделаем? - спросил он.
Генерал пожал плечами.
- Обстоятельства покажут.
Отодвинув наполовину исписанный лист, Оскар поднялся из-за стола и несколько раз в задумчивости прошелся по комнате. Гаусс молча курил, движением одних глаз следя за гостем. Теперь, когда Оскар колебался, Гауссу казалось, что тайну можно было хорошо использовать. Быть может, удалось бы напугать Гитлера и сделать его более послушным генералам. Ведь он зазнался после 30 июня.
Да, положительно, теперь этот недописанный Оскаром листок представлялся Гауссу ключом к запертой для него двери в политику...
- Итак! - неопределенно проговорил он.
Оскар остановился напротив него и молча, в задумчивости смотрел ему в лицо, словно надеясь найти в чертах старика решение мучивших его сомнений: писать или не писать?
- Итак?.. - повторил Гаусс.
- Что это может дать? - спросил Оскар.
- Все! - с неожиданной для самого себя решительностью отрезал вдруг Гаусс. - Этим мы можем заставить его отказаться от вмешательства в дела армии, мы можем сохранить свое положение, мы можем...
Гаусс, не договорив, сделал размашистое движение рукой, означавшее широту раскрывающихся горизонтов.
- Оставив его у власти? - в сомнении спросил Оскар.
- Пусть будет фюрером и пока еще рейхсканцлером, а там...
- Но ведь он хочет совсем не того. Я понял: он хочет стать президентом. А я видел его глаза, я говорил с ним, я понимаю, что значит оказаться во власти этого человека... - Оскар прикрыл ладонью глаза, силясь представить себе того, кто заставил его уйти от смертного одра отца, бросить на произвол судьбы завещание президента, отдать столь важный документ в грязные руки ефрейтора-шпика. И, повидимому, этот образ представился ему достаточно ясно.
Оскар зажмурился и провел ладонью по лицу, силясь отогнать отвратительное видение коротконогого человека с широким задом, тяжелыми, как у гориллы, руками, со взглядом маниака...
- Быть может, этого не следует делать? - спросил Оскар с нерешительностью.
- Разве не это привело вас сюда?! - сердито спросил Гаусс. - Разве вы не хотели знать мое мнение!.. Как офицер, как немец, как сын своего отца вы не имеете права не сказать того, что знаете о проделке "богемского ефрейтора"... Ведь так и только так ваш покойный отец называл этого выскочку. И вспомните еще: "этот богемский ефрейтор никогда не будет моим канцлером"...
- Тем не менее... - грустно покачивая головой, проговорил Оскар.
- Тем не менее он стал канцлером?.. И теперь он станет еще президентом и усядется в кресло, где сидел покойный фельдмаршал!
Оскар стоял в нерешительности. Теперь его охватил страх, и он пробовал возражать, доказывать, что, может быть, Гитлер ничего плохого и не сделает с завещанием. Что, может быть, он просто опубликует его, отступив перед волей покойного президента. Ведь говорят же, будто он уже просил Папена выступить в рейхстаге, чтобы огласить завещание...
- Но откуда вы знаете, что это будет за завещание? - гневно крикнул Гаусс.
- Вы думаете, он может решиться... что-нибудь изменить в документе?
- "Что-нибудь изменить"! - передразнил Гаусс. - Он просто перепишет завещание, как ему захочется.
- Там стоит имя Папена!
- А будет стоять его имя... "Богемский ефрейтор" - президент Германии?.. - Гаусс ударил рукой по подлокотнику. Но ладонь только глубоко ушла а мягкую кожу, не издав даже сколько-нибудь громкого звука.
- Но там стоит подпись отца.
- Вы же сказали, что эту подпись должны были сделать вы, вы сами... Так что же удивительного в том, что вы сделаете ее еще раз, когда он потребует?
- Господин генерал! - Оскар выпрямился и выставил грудь, как должен был сделать германский офицер, если его оскорбляли.
