— Нет, нет, ничего нет! хоть все карманы выверните, — подтвердил и Матвей Петрович.
— Ты бы, папа, лучше так не храбрился! — и Люба быстро, как обезьяна, запустила руку в боковой карман отца и раскрыла бумажник, из которого вылетело ей на колени штук восемь сторублевок. Матвей Петрович забормотал:
— Люба, Люба, что ты делаешь? экая шалунья! я и сам забыл про эти бумажки!
— Не бойся, папа; Родион Павлович их не возьмет, он человек благородный, а мы ему их не дадим. Или, может быть, вы меня будете убеждать, что они вам нужны?
— Я, к сожалению, не могу приводить вам тех же доводов, что вашему папаше. Я вам, как девушке, не могу их говорить. Одно знайте, что деньги мне нужны до зарезу, и вы сами слышали, Матвей Петрович при вас говорил, что, если бы у него были, он мне их дал бы. Он просто позабыл про эти деньги.
Люба осторожно складывала бумажки в четыре раза, помещая их обратно в бумажник, наконец сказала тихо и просто:
— Матвей Петрович дал бы вам их, а я не дам.
— Воля ваша.
— Конечно, моя воля. Миусов вдруг заволновался.
— Я вообще не понимаю, что значит вся эта сцена. Это — подстроенное издевательство, или что? Я давно замечал, Любовь Матвеевна, что вы меня ненавидите, но никогда не предполагал, что до такой степени. Может быть, вы позволите теперь спросить, чем я заслужил такое отношение?
— А какого отношения вы заслуживаете?
— Вы не обижайтесь, Родион Павлович, на Любу: она у меня страшная причудница.
— Я вижу тут больше, чем причуду.
— И я тоже, — подтвердила Люба.
— Какие вы все, господа, горячие и несговорчивые.
— А разве ты, папа, хочешь отдать эти деньги Миусову?
— Да разве с тобой сговоришься?
— Дело в том, что ты вовсе этого и не хочешь.
— И упрямая ты, Любовь, у меня, как осел.
Лицо Любы раскраснелось, стало злым и почти привлекательным. Павел подошел к ней близко и тихо сказал:
— Я вас, Люба, никогда такой не видал!
— И, слава Богу, что не видели. Знаете что, Павел? Уходите поскорее и уводите Родиона Павловича.
— Ах, Павел, и ты здесь? откуда ты взялся? — спросил Миусов, будто только сейчас заметил мальчика.
— Идемте, Родион Павлович, вам нужно торопиться, а деньги, которые вам нужны, у меня в кармане.
— Вы только раньше спросите, откуда он достал эти деньги. Вот что вы спросите! — закричала Люба им вслед.
Войдя в ворота одного из домов на Александровском проспекте, вы нашли бы там не узкий каменный двор, который можно было бы предположить по фасаду уродливого каменного дома, выстроенного в восьмидесятых годах, а четыре поместительные двухэтажные флигеля, разделенные между собою довольно широкими проходами с деревянными мостками. В глубине за поленницей дров виднелись голые ветки сада, за которыми высилась уже обыкновенная каменная стена соседнего дома. Эти четыре дома были довольно бесформенны, с редкими окнами и походили не то на сараи, не то на скитские постройки, тем более что в нескольких окнах, несмотря на четверг, видны были лампадки. Почему-то в таких деревянных домах живет очень много народу, но теперь ни на дворе, ни на одном из крылец не было никого видно, только из сада брела какая-то закутанная женщина, за которой бежала пестренькая кошка.
— Вы не знаете, где живут Лосевы? — спросил Павел у женщины. Та, не останавливаясь, махнула неопределенно рукою и стала кликать кошку, которая бросилась бежать от чужого голоса.
— Мне кажется, нам нужно туда идти, налево, — сказала Валентина брату, указывая на дверь с грузом над пятью ступеньками.
— Знаешь, Павлуша, если бы я так не любила Родиона Павловича, я бы ни за что не шла к Лосевым. Это смешно, не правда ли? идти к человеку, который тебя любит потому, что любишь другого. Но я как-то сделалась вообще добрее, и мне жалко кого бы то ни было обижать, как будто меня самое обидели, и я знаю по собственному опыту, как это неприятно.
Павел улыбнулся. Валентина заговорила вдруг весело, хотя и до сих пор говорила не печально: — Знаю, знаю, что ты думаешь! Ты думаешь, что я иду к Лосеву затем, чтобы иметь Евгения Алексеевича про запас. Там еще с Родионом Павловичем неизвестно, что выйдет, а Лосева можно потерять. Представь себе, одно время я сама так думала, не потому ли я с ним добра, но нет, это неправда, я просто стала добрее и смелее.
