Так и не дождавшись стука «кирки по каменюке», он полез к невидимому в темноте водораздельному ребру склона. И неожиданно напоролся на туго натянутую колючую проволоку. Но днем здесь не было никакой проволоки!
Отсасывая кровь из царапины на ладони («чтобы ржа внутрь не попала»), Кощеев настороженно прислушивался к завываниям ветра. Здесь ветер был особенно силен, и довольно трудно было удержаться на ногах. Кощеев совершенно замерз и поэтому долго не раздумывал. Держась обеими руками за металлический кол, нащупывал ногами упругую нить и переносил на нее всю тяжесть тела. Проволока разрывалась со звуком выстрела. Проделав проход, полез по щебнистой насыпи и свалился в окоп. И тотчас услышал громкий лай. Пес задыхался и захлебывался лаем на ветру. Кощеев испугался и полез на бруствер. Завыл-залаял фистулой еще один пес, и вдруг грянул собачий хор. Кощеев чудом нашел проход в проволочном заграждении и кувырком скатился в низину. Опомнился уже на «своей» сопке. Лежал без сил где-то на полпути к лагерю. Легкие саднило, воздуха не хватало. Собачий лай приближался. Пошарив руками вокруг себя, он нашел несколько увесистых холодных камней и запустил один навстречу лаю. На Кощеева обрушилось что-то лохматое и тяжелое. Падая, он наугад ударил камнем. Пес громко заскулил и свалился с него. Но другой рванул его за ворот шинели сзади, пытаясь добраться до шеи. Кощеев резко развернулся — пес отлетел. Удар в пустоту, пинок — собачня шарахнулась и вновь окружила — рычащая, лающая… Кощеев рванулся в одну сторону, затем в другую. Глотка пересохла от страха, он натужно сипел и бестолково молотил руками и ногами, непонятно откуда и силы брались. Потом он побежал, громко топая, и стая вновь припустила за ним. Самая отчаянная собачонка преследовала до самой казармы, хватая за ноги и заливаясь истошным лаем. Увидев дневального под керосиновым фонарем, Кощеев бросился к нему, рванул к себе винтовку.
— Дай шарахну!
Сонный Одуванчиков вцепился обеими руками в винтовку.
— Еще чего!
Кощеев схватил швабру, прислоненную к стене, и погнался за собакой. И столько в нем было яростной прыти, что ему удалось догнать и стукнуть собачонку по хребтине. Ручка швабры переломилась, и он запустил обломок вслед удалявшимся собачьим воплям.
В казарме он снял гимнастерку и штаны и с помощью Одуванчикова извел на себя несколько индивидуальных пакетов. Потом принялся пришивать полуоторванный ворот шинели, проклиная себя за идиотское приключение.
ГВАРДИИ КАПИТАН СПИЦЫН
К утру ветер слегка ослабел. По низкому небу стремительно неслись глыбы туч и облаков. На утреннем осмотре солдаты стояли в мятых шинелях — только накануне вечером раскатали скатки.
Злой, невыспавшийся Посудин белил известью кирпичи ограждения появившейся за ночь аллеи. Вела она через весь лагерь от пищеблока к отхожему месту. «Шоссе имени Барабанова», — окрестил аллею Кощеев, как только продрал глаза. «Золотарный шлях», — определил рядовой Поляница. Но все признали, что дорожка с кирпичами по бокам — это то, чего недоставало лагерю военно-трофейной команды.
Старшина распределял людей на работы, когда послышался трескучий голосок трофейного мотоцикла. Поспешно закончив инструктаж, старшина побежал к шлагбауму, придерживая обеими руками полевую сумку, офицерский планшет, бинокль в чехле и большущий пистолет в новехонькой кожаной кобуре.
Зацепин поднял шлагбаум и, выкрикнув напряженным голосом «смирно», отдал честь. Рядом стоящий Поляница взял винтовку на караул.
Мотоцикл с люлькой, тяжело переваливаясь, въехал под шлагбаум. Прибыли трое: гвардии капитан Спицын, санинструктор Кошкина и мотоциклист-автоматчик Муртазов. Капитан Спицын — хрупкий и щуплый на вид интеллигент, раненый-перераненый, дважды контуженный, весь в орденах и медалях. Рассказывали, что при взятии хутора под Кенигсбергом он схватился врукопашную с тремя дюжинами эсэсовцев и положил их одного за другим. А санинструктор Кошкина вообще была знаменитой личностью не только в полку, но и в дивизии.
Старшина Барабанов доложил, как полагается, что происшествий за время отсутствия капитана не случилось, что по списку в команде числится столько-то, в строю присутствует столько-то, что больных нет, а арестованный — один.
