— Ну, к тому времени у него заживет, — сказал я.
— Конечно, заживет, — согласился Косой Карим.
— Так какое к нам дело, предатель, говори, — Арбакеш сплюнул мне под ноги.
— Не надо называть меня так, — сказал я с угрозой. — Понял?
— А как? — взъелся Арбакеш.
— Пусть сначала скажет, — придержал его Карим, а Немой стукнул Арбакеша плечом, замычал в поддержку Карима.
Я постарался понятней объяснить, что нужно перехоронить хорошего человека в связи с его желанием. Они раздумывали, отлично зная, что я не в ладах с покойниками. А Немой и Арбакеш научились обшаривать гробы, выставленные в рабочей поселковой церквушке для отпевания: снимали с трупов кольца и серьги, обувь…
— А ведь тоже пригожусь когда-нибудь, — сказал я, — сделаю для вас что-нибудь такое, чего вы но сможете.
Они пошептались.
— Хоп, — сказал Арбакеш, — поклянись, что поможешь, когда у нас будет дело в городе.
Я поклялся двумя клятвами — христианской, из Библии, и мусульманской, из Корана.
XVIII
Ночью разыгралась настоящая зимняя пурга, снег валил крупными хлопьями с разных сторон, только не сверху. Я пробирался сквозь непогоду, толкая впереди себя ручную тележку на двух колесах. Крепостное кладбище было на верхотуре, между старым рвом и каменной стеной, и когда я полез вверх, то источенные тяжкими испытаниями подошвы моих башмаков скользили и тащили меня назад вместе с тележкой. Я взмок, несмотря на плохую одежонку, и некогда мне было думать о страхах. И слава богу, иначе, не знаю, дошел бы я до места.
Бывшие братья уже ждали с лопатами и керосиновым фонарем — Немой держал его под полой зипуна, и поэтому лицо Немого, подсвеченное с подбородка, было жутким. А тут еще завывания ветра — будто голоса покойников…
— Господи, спаси мя, — перекрестился я. — Ну, что вы стоите?! Еще не копали?
— Не знаем, какую раскапывать, — нервно проговорил Арбакеш.
— Ты сказал в конце, у ямы, а там их много.
— Надо самую мягкую! — испугался я.
— Они все самые мягкие.
Трясясь и стуча зубами, я пошел следом за ними. Арбакеш злился и ругался по-русски, не боясь мертвых. Ну да, ведь это были русские мертвые, не мусульмане, и можно было их ругать — по каким-то родовым обычаям кишлака, из которого выкинули Арбакеша в грешный мир…
Немой подносил керосинку то к одному холмику, то к другому, а я пытался угадать, под которым из них Засекин. Я различал буквы и цифры, намалеванные черной краской на православных крестах, и в отчаянии мне казалось, что все они — про Засекина. Я зарыдал без слез, Арбакеш ударил меня кулаком по лицу, приводя в чувство.
— Давай скорей!
Буквы-то я знал, и очень хорошо, вопреки себе, вопреки родовым табу. Но складывать из них слова не умел, не хотел, не смел. Будто прочная стена стояла между морем из письменных знаков и моим разумом. И теперь, вглядываясь в корявые надписи, выполненные, по-видимому, наспех и украдкой тюремным гробовщиком вопреки закону, я вдруг прочитал: «Засекин», Бросился к другому кресту, сбитому из некрашеных сосновых дощечек, и прочитал: «Бочкарев». Я схватывал слово целиком. Скорее это были догадки по поводу написанного на крестах. Мой измученный жаждущий мозг хватал все знаки разом и мгновенно выдавал ответ на предложенную загадку. Я бросался от могилы к могиле, вслух читал знакомые сибирские фамилии. Нашел еще одного Бочкарева. Ведь Матвея Африканыча тоже зарыли здесь. А потом попалось иностранное, по-видимому, слово, его я не смог разгадать.
…Углекопные джигиты вырыли труп, зашитый в дерюгу, привязали его к тележке и бегом повезли через весь город. У ворот поскотины мы расстались. Бывшие братья побежали на рудник, чтобы успеть на первую молитву, а я повез покойника дальше.
Уже при утреннем стылом свете я долбил каменистую мокрую почву на макушке варнацкого кряжа, замирая при каждом постороннем или необычном звуке. Я не сомневался, что душа Засекина витает надо мной, все видит, все понимает… Кое-как упрятал тело в мелкую яму, забросал землей, каменной мелочью, а сверху придавил обломками скалы и нацарапал на одном из них ножом православный крест. Потом я сидел на холодном равнодушном камне и озирался: где-то здесь была и варнацкая могила. Наверное, крест опять кто-то выдернул и закинул… Страх во мне поутих, притаился в глубине тела, и я теперь испытывал удовлетворение от своих трудов, даже что-то вроде победного чувства. Мы с Фрол Демьянычем все же одолели душегубов, коли вышло по-нашему…
