Поднялся ветер, потом брызнул дождь. Привал подошел к концу. Хомер перемыл посуду после их трапезы. Риджуэй и Боусман выколотили трубки, и Боусман свистом позвал Кору назад. Холмы и хребты Теннесси обступали ее со всех сторон, словно стенки погребальной урны. Как же страшно тут все полыхало, как беспощадно. Мы ползаем в урне с прахом. Вот что остается, когда все ценное уничтожено, – лишь черная пыль, которую гонит ветер.
Боусман пропустил цепи через кольцо в полу и защелкнул замок. В днище фургона были вделаны десять колец – пять вдоль одного борта пять вдоль другого, – достаточно для крупного улова, буде такой случится. Достаточно для них двоих. Джаспер утвердился на своем излюбленном месте на скамейке и завел со всем жаром, словно только что встал из-за рождественского ужина:
– Как призовет тебя Спаситель, сложи с себя свой груз, сложи!
– Боусман! – негромко позвал Риджуэй.
– Он вглубь души твоей заглянет и все грехи твои прочтет. Он вглубь души твоей заглянет и все, что сделал ты, поймет.
– Та-ак, – с любопытством протянул Боусман.
Впервые за все время, как они поймали Кору, Риджуэй залез в фургон. В руках он держал револьвер Боусмана, из которого в упор пальнул Джасперу в лицо. На парусиновый навес и Корино замызганное платье брызнула кровь и осколки костей.
Риджуэй утер лицо и объяснил, почему он так поступил. За Джаспера полагалось вознаграждение в пятьдесят долларов, из которых пятнадцать должен был получить лудильщик, доставивший беглого негра шерифу. Сперва им надо в Миссури, потом обратно, на восток, в Джорджию, и только потом Флорида – понадобилось бы несколько недель, чтобы доставить Джаспера хозяину. Значит, тридцать пять долларов за три, предположим, недели, да минус доля Боусмана – получается ничтожная сумма, которую не жалко потерять ради тишины и покоя.
Хомер вытащил из кармана свою книжицу и проверил приведенные хозяином цифры:
– Все точно, – подтвердил он.
Теннесси встретил их чередой разрушений. Два городка вдоль выжженной дороги сгинули в жерле ненасытного пламени. Утром за холмом замаячило пепелище, оставшееся от поселка, – обуглившееся дерево и закопченный камень. Ближе к дороге, словно пни, торчали печные трубы отдельных домов, в которых некогда предавались мечтам первопоселенцы, за ними шло то, что осталось от улицы, – ряд полуобвалившихся остовов. Дальше по дороге находился город побольше, пострадавший столь же страшно. В самом центре его лежал просторный перекресток, где сходились недавно соперничавшие друг с другом по оживленности, а теперь лежавшие в руинах торговые улицы. Пекарская печь зловещим тотемом торчала среди развалин булочной, за тюремными решетками скрючились человеческие останки.
Кора не могла сказать, что заставило первых колонистов связать свое будущее с этой землей: плодородная почва, вода, открывавшийся вид. Теперь все это было уничтожено. Реши кто-то из выживших вернуться сюда, то лишь для того, чтобы окончательно понять: счастья теперь надобно пытать в других местах, – и немедленно уходить либо дальше на восток, либо вовсе на запад. Эту землю не воскресить.
Потом гарь отступила. После их путешествия по выжженной пустоши березы и луговые травы дразнили взор немыслимыми переливами зелени, жизнеутверждающими, будто в Эдемском саду. В ознаменование перемены настроения воодушевленный Боусман заголосил, подражая Джасперу. Чернота пожарищ подействовала на всех куда сильнее, чем казалось по дороге. Кукуруза в полях, вымахавшая уже под два фута, обещала богатый урожай, и столь же красноречиво выжженные земли предрекали тяжкие времена.
Солнце было еще в зените, когда Риджуэй приказал им остановиться. Напряженным голосом он зачитал остальным объявление на столбе: проезжающих предупреждали, что в городе, куда вела дорога, свирепствует желтая лихорадка. Объездная дорога, узкая и колдобистая, проходила южнее.
Объявление, судя по всему, было свежее, повесили его недавно, так что карантин наверняка не истек.
– У меня обоих братьев унесла желтая лихорадка, – произнес Боусман.
Он вырос на берегах Миссури, где с наступлением тепла эта зараза была частой гостьей. Кожа младших братишек стала желтой, как воск, они исходили кровью, даже из глаз сочилась, крохотные тела корчились в судорогах. Потом их трупы забрали и отвезли куда-то на скрипучей тачке.
