Проснувшись в субботу утром, Кора не могла заставить себя заглянуть в смотровой глазок. Когда, в конце концов, ей удалось себя пересилить, оказалось, труп Луизы уже сняли с дуба и под деревом, на котором ее вздернули, скачут дети.
– А эта дорога, – спросила она, – Тропа свободы, сколько она тянется?
Мартин ответил, дескать, насколько хватит трупов, чтобы вдоль нее развешивать, настолько и тянется. Разложившиеся или растерзанные падальщиками мертвые тела заменялись новыми, недостатка в них не было. В каждом мало-мальски значительном по размеру городе еженедельно проходило пятничное действо, в конце которого ставилась все та же страшная точка. Иногда в тюрьме держали несколько цветных про запас, на случай, если белые всадники вернутся несолоно хлебавши.
Белых, осужденных за пособничество, просто вешали, без публичного поругания. Хотя, уточнил Мартин, была история, когда белый фермер приютил у себя кучку цветных беженцев. Когда разгребали пепелище, невозможно отличить обгоревший труп хозяина от трупов тех, кого он укрывал; пламя уравняло их, уничтожив разницу в цвете кожи, так что все пять мертвых тел развесили на Тропе свободы, а по поводу нарушения протокола никто особо возмущаться не стал.
Преследования белых подвели разговор к причине Кориного заточения.
– Ты же понимаешь наши обстоятельства, – сказал Мартин.
По его словам, аболиционисты тут всегда были в опале. Если в Виргинии или Делавэре на их агитацию готовы были смотреть сквозь пальцы, то в хлопковом поясе все было иначе. За одно только хранение литературы можно было загреметь в тюрьму, а тем, кто отбыл срок, оставаться в городе не разрешалось. Согласно поправкам к конституции штата наказание за чтение бунтовских писаний либо за споспешествование цветным и их укрывательство оставлялось на усмотрение местных властей. На деле же за это полагался смертный приговор. Осужденного за волосы выволакивали из дома. Повешенью подлежали как рабовладельцы, проявившие неповиновение закону из чувства привязанности либо из своеобразных представлений о праве собственности, так и сердобольные граждане, прятавшие ниггеров по чердакам, чуланам и угольным сараям.
Когда аресты среди белого населения пошли на спад, в некоторых городах повысили вознаграждение за выдачу сочувствующих. Начались доносы на конкурентов, кровных врагов и соседей с подробными изложениями давних бесед, в которых ренегаты выказывали преступные симпатии к цветным. Дети, которым в школе изложили про тавро бунтовщика, наушничали на родителей. Мартин рассказал Коре о гражданине, который долгие годы сильно тяготился собственной женой. Никаких доказательств ее вины представлено не было, но приговорили ее к высшей мере. А супруг через три месяца снова женился.
– И удачно? – спросила Кора.
– В каком смысле? – не понял Мартин.
Кора только махнула рукой. Суровый рассказ Мартина почему-то разбудил в ней желание ерничать.
В прежние времена патрульщики могли обыскивать дома цветных, что рабов, что вольных, безо всякого повода. Теперь их полномочия расширились, они имели право ради общественной безопасности стучаться в любую дверь либо с ордером на арест, либо просто с обыском. Эти правоохранители вламывались в любое время дня и ночи и к нищему трапперу, и к богатому чиновнику. Фургоны и экипажи досматривались на подступах к городу. До заброшенной слюдяной шахты было рукой подать, но даже решись Мартин вывезти куда-то Кору, в соседний округ их без досмотра не выпустили бы.
Кора не верила, что белые даже из соображений безопасности позволяют так грубо попирать свои права, но Мартин, не желая ее запугивать, сказал, что во многих округах дотошность правоохранителей стала предметом гордости. Патриотично настроенные граждане хвалились друг перед другом, сколько раз их досматривали, чтобы подчеркнуть свою благонадежность. А визиты белых всадников в дома, где проживали хорошенькие барышни, неоднократно заканчивались помолвками.
До того как Кора появилась в доме Уэллсов, они пережили два обыска. Белые всадники вели себя очень любезно и даже похвалили имбирную коврижку, которой их потчевала Этель. Потолочный люк на чердаке подозрений не вызвал, но кто может поручиться, что в следующий раз все пройдет так же гладко?
