Кора встретилась с мисс Хендлер глазами. Учительница была всего несколькими годами старше, но рядом с ней Кора чувствовала себя бестолковым голоштанным негритенком.
– Каких-нибудь несколько недель назад вы были ничем не лучше Говарда. Начинать с нуля всегда очень сложно. Учение требует времени и терпения.
Урок был окончен. Пристыженная Кора сгребла со стола вещи, чтобы побыстрее выйти из класса. Говард рукавом утирал слезы.
Здание школы находилось за женскими корпусами дормитория. Кроме занятий в нем также проводились собрания по поводу гигиены или женских дел, когда серьезность темы не вязалась с домашней атмосферой общей комнаты. Дальше начинался парк, предназначенный для цветного населения. Вечером, во время гулянья, в беседке будут играть музыканты из мужского корпуса.
Мисс Хендлер отчитала их за дело. Сэм не зря говорил, что здесь, в Южной Каролине, иначе смотрят на улучшение жизни цветного населения. До какой степени иначе, Кора имела возможность многократно убедиться за последние месяцы, но самой благотворной оставалась возможность учиться. На плантации Рэндаллов одному из невольников, Джейкобу, Коннелли выколол глаза за то, что тот пытался читать. Плантация лишилась работника, хотя, окажись Джейкоб поспособнее, надсмотрщик, возможно, придумал бы наказание помягче. Но остальным невольникам вперед была наука: вот что ждет каждого, кто захочет учиться грамоте.
– Чтоб лущить кукурузу, глаз не надо, – завил Коннелли. Чтобы уморить себя голодом, тоже. Джейкоб так и сделал.
Плантация осталась в прошлом. Она там больше не живет.
Из букваря вывалилась страница, и девушка подняла ее с травы. Кориными стараниями и стараниями ее предшественников учебник распадался на отдельные листочки. Ей приходилось видеть такие же книжки у малышей, детей много младше Мейзи. Они учатся по ним в школе. Но у них буквари новые, с целыми корешками. В школе для цветных им выдавали старые, с замусоленными страницами, в прописях собственную строчку приходилось втискивать поверх или промеж чужих каракулей. Но зато их можно было держать в руках, не ожидая за это порки.
Ее мать могла бы ей гордиться. Как гордилась, наверное, мать Милашки те полтора дня, пока беглянка была в розыске. Кора положила выпавшие страницы на место. Она смогла отогнать от себя мысли о плантации. У нее это уже лучше получается. Но подлый умишко каждую минуту норовил сыграть с ней злую шутку. Непрошеные мысли червями заползали в голову со всех сторон, снизу, пробиваясь сквозь трещины из наглухо заколоченного прошлого.
Например, мысли о матери. Не прошло и трех недель в дормитории, как она постучала в дверь к мисс Люси. Если все прибывающее в Южную Каролину цветное население подлежит государственной регистрации, то, возможно, где-нибудь в списках значится имя ее матери. Дальнейшая судьба Мэйбл после побега так и осталась загадкой. Она вполне могла оказаться среди вольных, приехавших сюда в поисках лучшей доли.
Кабинет мисс Люси находился дальше по коридору, за общей комнатой. Кора надзирательницу побаивалась, однако пришла. Мисс Люси впустила ее. Кабинет был заставлен конторскими шкафами, так что к письменному столу приходилось подходить боком, но на стенах для украшения висели вышитые панно со сценами сельской жизни. Места для еще одного стула не осталось, так что беседовать с надзирателем посетителю полагалось стоя, от этого беседы получались короткими.
Мисс Люси посмотрела на Кору поверх очков.
– Как, говоришь, звали твою мать?
– Мэйбл Рэндалл.
– Тогда почему твоя фамилия Карпентер?
– Это по отцу. А мать – она была Рэндалл.
– Ах вот оно что, – протянула мисс Люси. – Значит, она была Рэндалл.
Выдвинув один из ящиков, она перебирала пальцами голубые бланки, время от времени бросая на Кору быстрые взгляды. Мисс Люси однажды упомянула, что живет в пансионе недалеко от площади и с ней вместе еще несколько коллег. Кора попыталась представить себе ее жизнь вне стен дормитория. Как, например, она проводит воскресенья? Может быть, ходит куда-нибудь с молодым кавалером? Чем может заниматься в Южной Каролине незамужняя белая женщина? Сама Кора уже понемногу освоилась, но, когда не работала в доме Андерсонов, от дормитория старалась далеко не отходить. Так ей в ее первые недели после тоннеля казалось спокойнее.
