Когда солнце уже почти село, агент купил ее за двести двадцать шесть долларов. За нее можно было бы выручить и больше, но рынок в тот год был затоварен молоденькими. Его костюм был из материи белее, чем все, что она в жизни видела. На пальцах сверкали перстни с разноцветными камнями. Когда он щипал ее за грудь, чтобы убедиться, что она в соку, коже было холодно от прикосновения металла. Ей поставили клеймо, не первое и не последнее, и приковали к остальным купленным за день невольникам. Той же ночью скованные цепью рабы начали длинный переход на юг, ковыляя за коляской, в которой ехал агент. «Нэнни» к тому времени уже легла на обратный курс, везя в Ливерпуль сахар и табак. В ее трюмах стало куда спокойнее.
В последующие годы бабку Коры столько раз продавали, обменивали и перепродавали, что порой казалось, будто над ней висит злой рок. Все ее владельцы почему-то разорялись один за другим. Первого хозяина облапошил мошенник, всучивший ему агрегат, якобы чистивший хлопок в два раза быстрее, чем коттон-джин[3]. Чертежи выглядели очень внушительно, но в конечном итоге по распоряжению магистрата Аджарри наравне с остальным имуществом пошла с молотка за долги. В суматохе ее оценили в двести восемнадцать долларов. Из-за конъюнктуры на местном рынке цена чуть упала. Следующий хозяин скончался от водянки, после чего его вдова распродала имущество, чтобы вернуться на родину, в Европу, где было чище, чем на Юге.
Три месяца Аджарри провела у хозяина-валлийца, который проиграл ее, еще трех рабов да двух свиней в вист. И так раз за разом.
Цена на нее гуляла туда-сюда. Когда столько раз переходишь из рук в руки, поневоле становишься цепкой. Она научилась мигом обживаться на новых плантациях, отличать изуверов-«укротителей» от просто жестоких людей, трутней от тружеников, наушников, которым ничего нельзя говорить, от исповедников, которым можно рассказать все. Хозяева и хозяйки разной степени жестокосердия, поместья, где уровень притязаний отчаянно не соответствовал уровню возможностей. Кое-где плантатор мечтал просто свести концы с концами, но кое-где дамы и господа метили во властелины мира, словно это зависело от площади плантации в акрах. 248 долларов, 260 долларов, 270 долларов. Куда бы она ни попала, всюду сахарный тростник да индиго, кроме одного раза, когда неделю пришлось скручивать табачные листья. Но тут на табачную плантацию заехал торговец, которому требовались рабыни детородного возраста, желательно с целыми зубами и нраву смирного. Из девчонки она к тому времени превратилась в женщину, так что ее мигом купили.
Она знала, что у белых существует наука, с помощью которой ученые мужи докапываются до сути вещей, чтобы понять, как что работает: как движутся по ночному небу звезды, как в крови происходит слияние различных влаг и соков, какая температура требуется, чтобы хлопок уродился на славу. Собственное черное тело и накопленные наблюдения научили Аджарри своей науке. Каждая вещь имеет цену, и стоит цене измениться, меняется все вокруг. Треснувший калебас начал пропускать воду и стал цениться ниже, чем целый. Крючок, подцепивший сома, ценнее, чем тот, что не удержит даже наживку. Суть Америки в том, что люди в ней – это вещи. Старик не переживет путешествие на корабле через океан, поэтому незачем бросать деньги на ветер. А вот за молодого здорового детину из могучего племени покупатели готовы глотки друг другу рвать. Рабыня, рожающая одного за другим, рожает на самом деле живые деньги, чеканит их как монеты. Если ты вещь – телега, лошадь, раб, – твоя цена определяет твои шансы. Аджарри поняла, где ее место.
Оно в Джорджии. Приказчик с плантации Рэндалла купил ее за двести девяносто два доллара, несмотря на появившуюся у нее пустоту во взгляде, из-за чего она производила впечатление тупицы. И до конца жизни она носа не высунула с плантации Рэндалла. Здесь, на этом острове, откуда не вырваться, и был ее дом.
Замуж бабка Коры ходила трижды. Она питала слабость к широким плечам и большим рукам, так же, как и старик Рэндалл, хотя у хозяина и рабыни были для этого разные основания. Обе плантации Рэндалла могли похвастаться богатым поголовьем рабов: в северной части – девяносто негров, в южной – восемьдесят пять. Обычно выбирала сама Аджарри, когда выбирали ее – смирялась.
