На первой же вырубке Мэйбл нашла Полярную звезду и взяла верное направление. Она собралась с силами и снова пустилась в путь через топь, глядя только вперед, потому что, стоило оглянуться, перед глазами вставали лица тех, кого она оставила позади.
Она видела лицо Мозеса. Она помнила его с младенчества, извивающийся узел тряпья, до того немощный, что никто и представить себе не мог, что он выживет и примется за обычные дела негритят на плантации – рыться по помойкам да подносить воду тем, кто горбатится на хлопке. Никто не ждал этого, ведь дети на плантации Рэндаллов умирали, так и не сделав первых шагов. Это все знахарские снадобья, припарки да зелья из корней, которые варила Кэти, его мать, баюкая его в хижине. Качая сына, она нараспев тянула колыбельные, песни, что поют рабы в поле, а также свои материнские заговоры: ты не срыгивай еду, лихоманка, уходи, до утра хоть додыши. Он пережил большинство мальчишек-одногодков. Все знали, что это Кэти выходила его от недугов и уберегла от отсева во время первого в жизни смотра, которому подвергаются невольники на плантации.
Мэйбл помнила, как старик Рэндалл продал Кэти, когда у нее отнялась рука и работать на хлопке она больше не могла. Помнила первую порку Мозеса за кражу картофелины. И вторую, за лень, когда Коннелли велел посыпа́ть ему раны на спине жгучим перцем, пока не завоет от боли. Ни то, ни другое не сделало из него злодея. Он превратился в молчуна и стал сильным и быстрым, куда быстрее любого сборщика в своей команде. Он не был злодеем, пока Коннелли не поставил его десятником, не превратил в шпиона за своими же, в хозяйские глаза и уши. Вот тогда-то и появился на свет монстр по имени Мозес.
Когда он велел ей прийти за старую школу, она плюнула ему в лицо и пыталась выцарапать глаза, но он только ухмыльнулся и сказал: не желаешь побаловаться, так можно и другую найти, Коре-то твоей сколько? Коре было восемь. После этого Мэйбл не пыталась сопротивляться. Он свое дело сделал быстро и после того раза к ней особо не цеплялся. «Что баба, что лошадь, ее надо разок переломить» – это его слова. Так со сломанным хребтом и останется.
Все эти лица, живые и мертвые. Аджарри, бьющаяся среди хлопка с кровавой пеной на губах. Полли, болтающаяся на веревке, подружка Полли, с которой они родились в одном месяце, Мэйбл опередила ее всего на недельку. В один и тот же день Коннелли перевел их с дворовых работ на хлопок. И все у них совпадало, только вот Кора живая, а дочурка Полли нет. Обе разродились с разницей в две недели – одна новорожденная кричала, когда ее принимала повитуха, другая не издала ни звука. Мертворожденный плод, окаменелый в утробе. Когда Полли повесилась в амбаре на пеньковой веревке, старый Пройдоха сказал Мэйбл: «Вы ж все завсегда вместе делали!» – словно ждал, что она рядом с подругой повесится.
Когда Мэйбл увидела лицо Коры, она побежала, не в силах смотреть ей в глаза.
Человек рождается хорошим, а потом мир делает из него злодея. Мир всегда был злым и становится только злее. Он высасывает из тебя все силы, пока ты не начинаешь молить о смерти. Мэйбл не желала умирать на плантации Рэндалла, несмотря на то что за всю жизнь ни разу не отошла от нее даже на милю. Однажды ночью в душной лачуге она решила: я вырвусь! – и через сутки уже шла по болотам за полной луной в краденых башмаках. Весь день до этого она прокручивала свой побег в голове, чтобы не допустить туда никакую другую мысль или сожаление. В трясине есть островки, иди через них к земле свободы. Она взяла с собой овощи, которые вырастила, кресало, трут и тесак. Все остальные пожитки бросила, все, что нажила, включая дочку.
Кора осталась в хижине, где родилась, где когда-то родилась и сама Мэйбл. Еще ребенок, не ведающая страшного, не успевшая познать размера и тяжести женского бремени. Будь сейчас в живых Корин отец, разве шастала бы сейчас Мэйбл по болотам? Ей было четырнадцать, когда Грейсон появился на южной половине плантации, после того как пьяница хозяин, разводивший индиго в Северной Каролине, продал его в Джорджию. Высокий, черный, ласковый, с веселыми глазами. После самого трудного дня ходил гоголем. Ничто его не брало.
