Все, пора, отдан последний швартов. «На флаг и гюйс, стоять смирно!» За кормой забулькала взмученная винтами вода. Палуба качнулась, лодка тронулась. Оркестр вдруг сделал неожиданный переход от марша Кречмера к польке «Пивная бочка». Да так они это виртуозно сделали, как будто месяц перед этим репетировали. На трибуне почетных гостей произошло некоторое замешательство. Очень нелепо выглядел ответственный от партии. Сначала он оглянулся на Кальтенбрунера, потом на Дёница, потом попытался что-то предпринять сам. А что тут предпримешь? Бежать к дирижеру, отбирать у него палочку? Это очень глупо и смешно. Тем более что само по себе вовсе не гарантирует немедленное прекращение музыки. Но дело взял под свой контроль Папа. Как ни в чем не бывало, он поднес руку со своим адмиральским жезлом к фуражке, заодно как бы благословляя лодку. Ройтер равнялся на адмирала, держа руку у козырька. Кальтенбрунер, оглянувшись на командующего флотом, вскинул руку в партийном салюте, ему последовали несколько членов Партии. А оркестр продолжал куплет за куплетом играть «Розамунду», весело так, озорно. Никогда более Ройтер не слышал такого полного звучания этой песенки и такого яркого исполнения. Унтерхорст довольно улыбался. Все-таки его взяла! Только что его идея получила фактическое одобрение командующего флотом! Морской черт будет доволен, а это значит, что мы будем живы.
* * *
1 июля 1943 года в неравной схватке с врагом, проявив невероятное мужество и отвагу, погиб оберлейтенант Хельмут Ройтер, вместе с героическим экипажем своей подводной лодки. Вся страна склоняет знамена перед светлой памятью героев. Ройтер ушел, как подобает настоящему арийцу, оставаясь до последней минуты преданным делу партии и фюрера. Эта победа досталась врагу дорогой ценой. Фюрер присвоил Ройтеру звание капитан-лейтенанта и наградил его мечами к рыцарскому кресту. Его подвиг останется навеки в сердце любого немца.
Небольшая заметка в Volkischer Beobachter. Со страницы весело улыбался Ройтер на фото в траурной рамке. Анна внимательно изучила заметку. Казалось, она ничего не поняла. При чем здесь Ройтер? При чем здесь она?.. Молчала и долго курила, затем резким движением поднялась с дивана, подошла к окну. Она — прагматичная дочь прагматичного человека — понимала, что ничего поделать нельзя, что употреблять ее и чье бы то ни было влияние, даже Господа Бога, уже поздно, а потому просто молча смотрела в окно. Рёстлер внимательно наблюдал за ней. Она казалась растерянной. Действительно. Еще какие-то 3 недели назад Ройтер сидел вот в этой гостиной, пил чай и дурачился с юным Адольфом. Кто знает, возможно, если бы его что-то держало на берегу, он бы уже давно занимался аналитикой для штаба Дёница или преподавал в Мюрвике тактику или торпедное дело. Но выбор был сделан. И сделан именно в тот злополучный вечер. Анна не жалела. Она вообще никогда ни о чем не жалела. Она делала следующий шаг. А шаг всегда делать проще, когда у тебя кто-то стоит за спиной. Сейчас за ее спиной стоял Рёстлер. Как он там оказался? Некоторые вещи он умел делать бесшумно.
— Анна, — его голос прозвучал очень тихо, но тишина вокруг была такова, что он прозвучал резко и раскатисто, как удар грома. Анна поежилась, Рёстлер положил ей руки на плечи. Она откинула голову назад, чтобы стряхнуть со лба прядь своих золотистых волос, и Рёстлеру пришлось инстинктивно отстраниться, иначе бы затылком она ударила ему в нос. — Анхен, послушай, ребенку нужен отец…
Дождь, такой же, как в тот вечер, тихо барабанил по стеклу, и ничто в гостиной не нарушало величавого молчания, за исключением, может быть, мерного тиканья часового механизма. Это тиканье не было похоже на секундомер в руках вахтенного. Это был другой мир и другие координаты. Временные тоже. Это были гулкие тяжелые звуки, похожие на биение сердца великана. Однако взрыватель был поставлен точно, и он сработал. Лицо Анны на мгновение озарилось улыбкой. Презрительной, брезгливой улыбкой.
— Пошел вон! — тихо, но твердо сказала она.
— Анхен… — Рёстлер попытался притянуть ее к себе.
