Никакой половинчатости не терпел он в музыке. Все или ничего. Совершенство достигалось ценой нечеловеческих усилий и энтузиазма. Никто не мог сказать, что Тосканини жалел себя или когда—нибудь делал меньше других. Он работал больше всех и жил, собственно, ради музыки. Он был требователен прежде всего к самому себе. Никогда не был собой доволен. Всегда видел цель более совершенную — идеал звучания, к которому стремился. И эта самоотверженность не могла не заражать людей. В конце концов они убеждались: Тосканини раздражался, встречая бездарность, небрежность, ложь. Тосканини не прощал подлости. Требовал честного служения музыке, без интриг, зависти, распространенных среди тогдашних певцов.
Закончив работу, Тосканини становился простым, мягким, общительным. Любил поговорить. Интересовался домашними делами своих сотрудников. Разделял их радости и горести. Делился заработком.
Спектакли, концерты Тосканини имели огромный успех. Слушатели не отпускали дирижера, стараясь подольше насладиться музыкой под его управлением.
Однажды, это было в Турине, после концерта публика неистовствовала. Измученный Тосканини — он вкладывал в каждое выступление все свои силы — наконец добрался до гостиницы и улегся спать: обычно после работы он сразу засыпал. Спать ему не дали. Публика отказывалась покинуть театр, аплодисментам не было конца. Из театра послали за Тосканини. Он встал, оделся, вернулся в театр и без репетиции «на бис» продирижировал симфонией Шуберта.
Ему не было еще и тридцати лет, а в репертуар его входили 165 оперных сочинений 54 композиторов, причем всеми операми он дирижировал наизусть — это было новшеством в то время, особенно в оперном театре, где дирижер должен был управлять и солистами и оркестром, и хором.
В те годы великий Джузеппе Верди продолжал работать недалеко от Буссето. И на склоне лет композитор поражал свежестью таланта: в восемьдесят лет он написал оперу о веселом, жизнелюбивом сэре Джоне Фальстафе на шекспировский сюжет, по либретто Арриго Бойто — поэта и композитора, участника гарибальдийских походов. Бойто был другом Тосканини.
Однако, создав много замечательных произведений, Верди не имел выдающихся единомышленников — дирижеров, которые полностью разделяли бы его взгляды, понимали его творческие идеи, умели создать спектакль, в котором все элементы: пение, игра, оркестр — соединились бы в единое гармоническое целое.
Только на склоне лет Верди узнал такого дирижера—единомышленника — Артуро Тосканини.
Однажды, изучая автограф оперы Верди «Фальстаф», Тосканини случайно заметил маленький клочок бумаги — несколько слов, написанных старческим почерком, — запись Верди о Фальстафе после окончания оперы:
«Все кончено. Иди, иди, старый Джон, — иди своей дорогой сколько жизнь тебе позволит.
Забавный тип плута. Вечно живой, под разными масками.
Повсюду и везде. Иди, иди
вперед, — вперед!..».
Бережно уложив листок в обложку, Артуро спрятал его в карман. И с тех пор не расставался с запиской Верди. До самой своей смерти. Как и многие итальянцы, Тосканини наивно верил в силу примет и талисманов. Слова Верди были его талисманом. Приносили счастье. Помогали работать.
Когда Артуро начал ставить оперы Верди, композитор уже редко появлялся в обществе. А Тосканини стеснялся его беспокоить
«Я мог бы знать его лучше, — говорил он впоследствии, — но я был очень застенчив в те времена… не смел просить разрешения повидать его. Теперь я жалею об этом».
Три встречи были у Тосканини с Верди.
В присутствии композитора, на репетиции оперы «Отелло», Тосканини играл партию второй виолончели. Играл старательно, точно придерживаясь указаний в нотах, но Верди сделал ему несколько замечаний.
Опера произвела на Тосканини такое впечатление, что, прибежав домой ночью после спектакля, возбужденный, он разбудил мать:
— На колени перед Верди! На колени перед Верди!
Тасканнии поклялся сам дирижировать оперой «Отелло» и начал репетиции. Тенор предложил свои темпы, казавшиеся дирижеру слишком медленными. Певец ссылался на указание композитора. Спор придал Тосканини храбрости:
