— Говорили, — сказал Сабуров.
— Ну, конечно, рады позлословить. «Командир полка ранен в интересное место...» Погодите, погодите, — вдруг перебил он самого себя, — да что вы весь в крови? Ранены, что ли?
— Нет, — сказал Сабуров. — Немца убил.
— Ну, снимите хоть этот ватник, что ли. Эй, Шарапов, дай капитану умыться и ватник мой дай! Снимайте.
Сабуров стал расстёгиваться.
— Ну, что вам генерал приказал?
— Уточнить положение и сообщить, — сказал Сабуров, умалчивая о том, что Проценко предполагал худшее и приказал ему возглавить полк.
— Ну, что же, положение, — сказал Ремизов, — положение не столько плохое, сколько постыдное. Отдали кусок берега. Комиссар полка убит. Два командира батальонов убиты. Я, как видите, жив. Надо восстанавливать положение. Как генерал настроен восстанавливать положение?
— Думаю, в предвидении этого он меня и по-, слал, — сказал Сабуров.
— Я тоже так предполагаю. Ну, с двух сторон восстанавливать надо, разумеется, — сказал Ремизов. — Значит, обогреетесь, придётся вам двигаться обратно.
— Придётся, — сказал Сабуров.
— А можете остаться у меня, командира туда пошлю. Как вам приказано?
— Нет, я вернусь, — сказал Сабуров.
— Семён Семёнович! — крикнул Ремизов.
Вошёл майор, начальник штаба.
— Схемочка нашего расположения сделана?
— Сейчас кончим, — сказал начальник штаба. — Уточняем.
— Ну, давайте скорее, скорее, батенька. Шевелитесь! Вы меня опередили, — обратился Ремизов к Сабурову, — я сам хотел командира посылать. Вот схемочку готовили, чтобы точно всё было, из-за этого задержался. Сейчас подготовят, я с вами командира пошлю. Филипчука знаете?
— Нет, не знаю, — сказал Сабуров.
— Из моего полка. Хороший, смелый командир. Пойдёт с вами. Вот схемку подготовят, и пойдёте.
Ремизов попробовал приподняться.
— Представляете, куда угодил? У меня такой характер скверный, что я бегать всё время должен: и думать не могу, не бегая, и командовать не могу, — ничего не могу. Не знаю, откуда это у меня. Всё-таки шестой десяток, пора бы уже отвыкнуть... Шарапов! — снова крикнул он.
Появился ординарец.
— Шарапов, помоги мне с койки слезть.
Шарапов взял его за плечи и помог встать.
Ремизов кряхтел, стонал и ругался и всё это успевал делать как-то сразу. Поднявшись, он, морщась от боли, пробежал несколько раз взад-вперёд по блиндажу.
— Схемочка готова?
— Готова, — сказал майор, подавая бумагу.
— Вот тут при схемочке всё записано, — взяв, скорее вырвав, у майора бумагу и продолжая бегать, сказал Ремизов. — Всё написано, что у меня где стоит и что можно сделать с моей стороны. Знаете, как-то сразу вышло: обоих командиров батальонов убили, комиссара убили и меня ранили, — в течение получаса всех. Как раз в этот момент и вышла вся история.
— Потерь много? — спросил Сабуров.
— Одного батальона почти нет. Того, который берег занимал. А два почти так, как были. В общем, сражаться ещё можно, вполне можно.
— Как, Филипчук, собрался? — крикнул Ремизов.
— Собрался, — ответили из другой половины землянки.
— Ну, сейчас пойдёте. Боже ты мой, да как же я вам ничего выпить не предложил! Шарапов!
Шарапов подскочил к полковнику.
— Выпить. Я не вспомнил, старый осёл, а ты что же?
— Есть, — сказал Шарапов и тут же, не сходя с места, отцепил от пояса немецкую флягу, отстегнул от неё стаканчик, налил и подал Сабурову.
Сабуров залпом выпил, у него перехватило горло, и он закашлялся, — это был спирт.
— Ах, я забыл вас предупредить. А ты сообщить должен, — сказал Ремизов Шарапову: — «Разрешите доложить, товарищ командир, это есть спирт». Понял?
— Понял, — сказал Шарапов.
— Помоги мне.
Шарапов подошёл к Ремизову, и снова с кряхтеньем и стонами повторилась та же операция в обратном порядке.
— Не могу всё-таки ходить, — сказал Ремизов, улёгшись и отдышавшись. — А характер не позволяет лежать. Несколько раз был ранен, но такого идиотского, с позволения сказать, ранения. .. Честное слово, если бы я того немца-автоматчика поймал, который мне это сделал, то против всех воинских законов просто взял бы его и выпорол. Эдакое свинство. Ну, кому же приказ передать — вам или Филипчуку? Филипчук!
