— Не твое дело, — ответил он хриплым голосом. Видно, неважное у него настроение.
К нам подошел политрук Степан Кряхов, поздоровался. Федосов ушел вдоль окопа размещать людей по огневым точкам.
Когда мы остались вдвоем, Кряхов рассказал мне, что у Федосова за пьянку отобрали комсомольский билет и решили отправить на самый опасный участок обороны.
— Значит, все прибывшие сюда отбывают наказание?
Кряхов ответил:
— Да.
— Тогда ответь: за что тебя направили к нам?
Он немного помолчал, подумал, потом заговорил тихим голосом:
— Я политработник, отвечаю за все, в том числе и за моральное состояние людей, за их проступки. Но люди эти ведь не потерянные для нас. Вот и хочу помочь им тут искупить свои ошибки…
Мы разговорились, что называется, по душам, и под конец я попросил Кряхова передать командиру полка: уходить снайперам с этого участка нельзя, мы должны отомстить за Сашу Грязева, помочь новичкам; просим только суточный отдых на прежних позициях.
Помните детские «загадочные картинки»? Причудливое переплетение штрихов, линий. И задачка — «найди мальчика!». Забавная игра.
Сколько таких «картинок» пришлось нам разгадывать среди сталинградских развалин! Только проигрывать в той игре нельзя было.
За много дней, проведенных на Мамаевом кургане, снайперы не отдыхали ни днем ни ночью. Гасла инициатива, терялась изобретательность. Мы знали, что под каждым бугорком может скрываться опасность, но нас постепенно одолевало безразличие. Ведь если для выстрела снайперу требуется несколько секунд, то для того, чтобы обнаружить цель, приходится часами напряженно следить за передним краем противника. Но что может заметить смертельно усталый человек? Ничего, или просто подставит свою голову под пулю. И появилось бессознательное стремление уклониться от поединка.
Поэтому командир полка дал нам суточный отдых. Наш участок обороны усилился группой бойцов лейтенанта Федосова, опасность полного окружения миновала, и мы могли теперь немного поспать. Но перед тем как забраться в свои «спальни» — ниши под берегом оврага, мы рассказали и показали новичкам, чем опасны траншеи на Мамаевом кургане. Для новичков курган, вероятно, казался безлюдным.
Проспали мы целый день. Разбудил меня стук котелка над самым ухом: принесли ужин.
После гречневой каши с мясом и горячего чая снова потянуло в сон. Время, отпущенное командиром полка на отдых, еще не истекло, и мы опять нырнули в ниши.
Проснулись через несколько часов, когда ухнул разрыв мины в овраге.
Где–то рядом строчил фашистский пулемет. Трассирующие пули, как в вату, впивались в нависшую над нами стену оврага. Я заметил это уже возле перископа на снайперском пункте. Наблюдал не ради любопытства: надо обнаружить пулемет и заткнуть ему глотку, если не сейчас, в темноте, то с рассветом. Обнаружить его можно было по светящейся трассе пуль, но пулемет быстро умолк.
Ко мне подошел Двояшкин, присел рядом. В овраге что–то загремело: пустые консервные банки или котелки. Гитлеровский пулемет снова заговорил.
— По какой цели он стреляет? — спросил я. — Кто уронил котелок?
— В овраге много раненых новичков. Это они возле медпункта гремят котелками, — ответил Двояшкин.
— За подранками охотится! — возмутился я. И тут же решил во что бы то ни стало найти пулеметчика и продырявить ему голову.
С рассветом закипел бой, и я, сменив под этот шумок позицию, наконец обнаружил «охотника за подранками». Его голова тут же попала в перекрестье моего прицела. Пулемет замолк.
После этого выстрела я спустился в овраг, к раненым новичкам, что прибыли вчера ночью. Очень важно было знать, где и при каких обстоятельствах они были ранены. Особенно меня интересовали пулевые ранения. Ведь каждая рана имеет свою особенность и может подсказать, какие стрелки появились тут у противника.
У входа в санитарный блиндаж сидел широкоплечий, коренастый солдат. Его черные глаза блестели испугом и радостью, и где–то в глубине их теплилась та острая солдатская шутка, с которой бойцы даже перед смертью не расстаются. Рот солдата был закрыт широким бинтом. Бинт на подбородке насквозь пропитался кровью, побурел. Рядом с бойцом лежала какая–то порванная книга без обложки, а между ее листами — огрызок простого карандаша. На больших грязных руках солдата, на гимнастерке виднелись запекшиеся следы крови.
