Меллори машинально кивал головой, прочно запоминая все...
Вот она какая, крепость, которая вот уже восемнадцать месяцев сводила на нет усилия союзников в этом районе. Крепость, диктующая всю морскую стратегию в районе Спорадов с того самого времени, как немцы заняли большинство островов. Крепость, блокирующая все действия флота в треугольнике площадью две тысячи квадратных миль — между Лерадскими островами и турецким побережьем.
Только теперь Меллори понял, как все умно было здесь устроено. Крепость неуязвима для атаки с суши — немцы позаботились об этом. Неуязвима и с воздуха. Меллори убедился: посылать эскадрилью Торренса против этих громадных пушек, защищенных нависшим утесом и рядами зенитных батарей, просто самоубийство. Форт неуязвим и для атаки с моря — об этом позаботились эскадрильи люфтваффе с Самоса. Дженсен был прав: только партизанский диверсионный отряд имел шанс на успех. Ничтожный, мизерный, но все же шанс. На большее надеяться не следует. И это тоже понимал Меллори.
Он задумчиво опустил бинокль и потер усталые глаза тыльной стороной ладони. Пожалуй, роща была единственным местом на острове, самым близким к форту, откуда можно так хорошо изучить окрестность. Плюс к тому в роще они невидимы и находятся практически в полной безопасности. Но все это заслуга не его, командира отряда, а исключительно Луки. Именно Лука нашел такое отличное место. Меллори криво усмехнулся: каково бы им пришлось без этого маленького человечка.
Они обязаны маленькому греку с печальными глазами и чем-то большим. Ведь именно Лука предложил двинуться от Маргариты вверх по долине, чтобы Андреа имел возможность прихватить взрывчатку из хижины старика Лэри, а заодно и убедиться, что за ними не идут по пятам; что погони нет и тревога еще не объявлена. Здесь они могли вступить в бой и при случае отойти через оливковую рощу к подошве Костоса, укрыться, исчезнуть в камнях. Это он провел их обратно, на север от Маргариты, когда они запутывали следы. Это он остановил их перед деревней, а сам вместе с Панаисом, как призрак в утренних сумерках, проскользнул домой за одеждой. Это он пробрался в гараж немецкого гарнизона, снял свечи зажигания с легкового автомобиля и грузовика — единственного транспорта немцев — и на всякий случай разбил у машин распределительные щитки. Это Лука вывел их по затопленной канаве прямо к контрольному посту. Они легко разоружили часовых, из которых лишь один бодрствовал. Это Лука настоял, чтобы они двигались по заброшенной дороге до тех пор, пока не оказались на шоссе всего в двух милях от города. А через сто ярдов они свернули влево, прошли по длинной наклонной полосе застывшей лавы, не оставлявшей следов, и наконец добрались до оливковой рощи. Перед самым восходом солнца.
Миллер и Андреа, дежурившие утром, сообщили, что видели, как наваронский гарнизон тратил час за часом на повальные обыски в городе. «Это сделает следующий день в два-три раза относительно более безопасным, — прикинул Меллори. — Вряд ли назавтра немцы повторят обыск, а если и повторят, то уж наверняка не столь тщательно, как сегодня. Лука хорошо выполнил свои обязанности проводника...»
Меллори повернул голову, взглянул на Луку. Грек спал, примостившись на склоне между тремя деревьями. Он не шевельнулся ни разу в течение пяти часов. Меллори и сам смертельно устал — ноги ныли от ходьбы, глаза слипались. Поэтому он не решился лишить Луку и секунды отдыха. Грек заслужил свой отдых — он не сомкнул глаз всю прошлую ночь! Да и Панаис тоже. Однако Панаис уже проснулся, откинул длинные черные волосы со лба. Он перешел от сна к бодрствованию быстро, как кошка. Меллори знал одно — это опасный человек, отчаянный и беспощадный к врагам. Больше он не знал о Панаисе ничего, совершенно ничего. Меллори сомневался: узнает ли он когда-нибудь больше этого...
Выше по склону Андреа устроил сооружение из валежника и веток. Он вбил два шеста футах в пяти друг от друга и заполнял пространство между склоном и шестами до тех пор, пока не получилась более-менее ровная площадка шириной около четырех футов. На нее положили Энди Стивенса. Его принесли сюда на носилках. Стивенс глаз не сомкнул с тех пор, как их взял в плен обер-лейтенант Турциг. Раненый уже перешел грань, за которой не действуют привычные представления о возможностях человеческого организма. От пораженной гангреной ноги распространялся тошнотворный, отвратительный запах гниения. Меллори и Миллер осмотрели ногу сразу же, как разбили лагерь в роще. Они сняли бинты, глянули бегло, улыбнулись доуг другу и заверили Стивенса, что все хорошо и рана затягивается. Однако на самом деле ниже колена нога была совсем черной...
