…С одной стороны, я в ужасе жду возвращения Джима домой, а с другой — нетерпение охватывает меня. Разговора не избежать — сегодня должно состояться объяснение. Да, лучше бы устроить разбор полетов в отсутствие дочери, но откладывать больше нельзя. Я обдумываю детали предстоящего разговора, когда раздается лязг гаражной двери. Продолжаю сидеть в кресле, зная, что как только Джим войдет в кухню, то сразу меня увидит.
— Привет, милая, — говорит он с порога.
Нет, эти слова адресованы не мне. Он разговаривает с Хельгой, гладит ее по холке, затем поднимает глаза и видит меня.
— Привет, — говорит он, вздрогнув от неожиданности. — Почему не спишь?
— Тебя жду.
— Правда?
— Угу, — мычу, ощущая в этот момент свою власть над ним. Чувствую, что именно я контролирую сейчас ситуацию. Кроме «угу», не говорю пока ни слова. Пусть он сначала задаст свои вопросы.
— Итак, что происходит? — спрашивает он, как будто сохраняя спокойствие, но волнение его все равно заметно. Когда наши глаза встретились, после того как в ресторане мы оба увидели Жизель, что-то случилось, что-то поменялось. Возможно, Джим не уверен на все сто процентов, знаю ли я о его романе, но он чувствует, что дело пахнет жареным, и это его пугает. Каким бы это ни казалось жестоким, я наслаждаюсь его страхом — испуг означает, что ему не все равно… по крайней мере, хоть что-то его трогает.
Джим смотрит на меня — в глазах волнение, плечи напряжены. И тут я выпаливаю:
— Я хочу продать дом.
— Что?
— Я хочу продать дом, — повторяю, понимая, что говорю очень убедительно — мне действительно можно поверить (словно я действительно этого хочу).
— Почему?
— Потому что нам надо начать все заново в другом месте.
— Начать заново что?
— Отстраивать семью.
Джим молча глядит на меня. Вдвоем мы молчим целую вечность. Глядим друг на друга, изучаем давно позабытые лица. Я смотрю на него — на эти глаза, щеки, губы — и понимаю, что действительно давно не видела мужа. Мы живем бок о бок, день за днем, суетимся, но только сейчас я осознаю, что почти забыла, как выглядит мой собственный супруг. Годами я не замечала морщин у него на лбу, полноты его щек, блеска голубых глаз.
Я была рядом с Джимом все эти годы, но не смотрела на него целую вечность. Мысль эта наполняет мои глаза слезами, и, что странно, я их не сдерживаю. Слезы просто текут по лицу. Что бы сказала моя мать — ее величество Спрячь-Свои-Эмоции?
— Что случилось? — спрашивает он, приблизившись, но не прикасаясь ко мне.
Я продолжаю рыдать, оставляя вопрос без ответа.
— Что случилось? — повторяет он.
Кое-как справляюсь со слезами. Надо найти подходящие слова. Как же я могу рассказать, что случилось? Случилось многое. С чего начать? Как вместить все переживания в пару предложений?
— Мне стыдно, — начинаю, наконец, я, — стыдно за себя… за нас из-за того, что все испорчено практически безнадежно.
— Что испорчено? Может быть, тебе плохо?
— Ради бога, Джим! Ты знаешь, о чем я толкую! Хватит ходить вокруг да около, давай, наконец, поговорим откровенно. Мы! Ты, я и Джоди! Нашу семью разрушили мы сами! Вот где плохо! Мы живем, будто летим на автопилоте.
Джим глядит на меня, насторожившись. Я вытираю слезы и продолжаю:
— Я хочу, чтобы мы вновь стали семьей. Хочу, чтобы мы разговаривали по душам, чтобы нам нравилось проводить друг с другом свободное время, чтобы мы ужинали за семейным столом, чтобы мой муж целовал меня на прощание. Я хочу…
Чуть не сказала, что хочу, чтобы мой муж не заводил романов. Еще немного, и сорвалась бы. Я действительно хотела сказать именно это. А вместо этого произношу:
— Я хочу, чтобы мой муж не звонил трижды в неделю и не сообщал, что задерживается на работе.
Смогла только так. Минуту назад я практически обвинила его в лицемерии, а сама не могу затронуть больную тему.
— Ты этого хочешь, Джим? Ты хочешь настоящей семьи и брака?
— Конечно.
— Правда? Я не могу нести вину за развал семьи одна. Брак — это для двоих. И родителями Джоди являемся мы оба.
Удивляюсь собственным словам. Сердцем понимаю, что говорю правильно — наша жизнь испортилась не только по моей вине.
— Я готова принять вину за то, что наш брак испорчен, но и ты хорош. Мы оба натворили дел, и склеивать разбитую чашку предстоит вдвоем… если в этом остался хоть какой-то смысл.
