Зою не интересуют давние события, ей не терпится узнать, где чаще всего высовываются фашисты. Бойкий солдат, пристроившись с нею рядом, показывает направление. Воспользовавшись моментом, он разглядывает в оптику оборону врага. Оторвавшись от прицела, завистливо цокает языком.
— Н-да, мне бы такую винтовочку! Все как на ладошке.
— Ты из своей научись попадать, — слышится голос Васи Шкраблюка, покинувшего свое укрытие.
Он предлагает нам перекусить. Мы с Зоей и не заметили, как пролетело время до обеда. Перебираемся в ротные, более просторные окопы.
Сидим на корточках в тесном солдатском кругу. Бойцы быстро очищают свои котелки, закуривают махру, пуская дым в рукава шинелей. Идет неторопливая беседа о жизни в тылу, о родных краях, о близких людях.
— Что за общее собрание? Забыли свои обязанности, гвардейцы? По местам!
Из-за солдатских спин мы не видим ротного командира, слышим только его громкий недовольный голос.
— Да вот, товарищ капитан, девчата у нас, — оправдываются бойцы. — Надо ж познакомиться…
— Не место и не время!
Перед нами молодой офицер, высокий, плечистый, со смелым взглядом зеленоватых глаз и горбинкой на крупном носу.
— Командир первой роты Сурков, — представляется он.
Мы называем себя. Капитана интересует, удобно ли оборудована снайперская ячейка, как идет «охота». Ячейка отличная, докладываем мы, а похвастать пока нечем. Мы недовольны первой половиной дня, прошедшей в бесплодном наблюдении.
— А вы хотели, чтобы он сам и голову подставил? Бей — не хочу! Так на войне не бывает, жить-то каждому охота. А себя не позволяйте демаскировать. Заметит враг скопление в окопе — может и минометный налет дать. — Уходя, ротный повторяет строже: — Категорически запрещаю скопление в окопе! Ясно?
— Ясно, товарищ гвардии капитан! — отвечаю я.
До захода солнца мы вели наблюдение за противником, а когда стемнело, теми же ходами сообщения вернулись в свою землянку. По дороге нас окликали бойцы:
— Девчата, ходите до нас в гости!
Солдатский «телеграф» уже разнес по передовой весть о прибытии девушек.
Недовольные первым, пустым днем, мы только отговаривались:
— После, после зайдем!..
А Зоя еще и уточняла:
— После дождичка в четверг.
В этот вечер все казались невеселыми. Напрасно успокаивала девушек рассудительная Клавдия Прядко. Не помогали и действующие обычно безотказно призывы Сашеньки Шляховой:
— А ну, чего невеселы, нос повесили? Выше носы, девочки!
Без аппетита поужинали, решили лечь пораньше. Но не тут-то было. В землянку заглянули комбат с замполитом, они, очевидно, сочли нужным навестить нас после этого первого, трудного для нас дня.
— Ну, докладывайте, снайперы, кто отличился?
Девушки молчали. Капитан Рыбин понял свою промашку: никто из нас не открыл боевого счета, и это ему прекрасно известно. Комбат повернулся к своему заместителю:
— Выручай, комиссар, прожги словом! Что-то я не с того начал.
— Прости, Петр Алексеевич, действительно не с того, — подтвердил Булавин. — Это ж у них первая разведка, пробная вылазка. Вот обживутся на передовой — тогда и спрашивай: кто отличился? До меня слух дошел, не знаю, верный ли, будто петь они мастерицы. Может, споете, девчата? А мы подтянем.
Не сговариваясь, все повернули головы к Ане Носовой, нашей запевале. Откашлявшись, чуть фальшивя от стеснения, она завела:
Славен город Великие Луки,
Славен город своей сединой.
Перенес он тяжелые муки,
Ранен город, но снова живой…
Оба офицера участвовали в освобождении Великих Лук, для них это была не просто песня, но и частица их собственной биографии. Они подхватили вместе с нами:
Так бей врага винтовкой,
Меткою сноровкой!
Бей врага, бей,
Пули не жалей!
Сильный, красивый голос был у комбата. И мы попросили Рыбина спеть еще. Комбат весело подмигнул Булавину.
— Петр Алексеевич, «Именную»?
— Давай, Петр Алексеевич!
Наших командиров звали одинаково, не потому ли их любимой песней была та, где повторялось: «Оба — молодые, оба — Пети, оба — закадычные друзья». Только пели они разно: комбат уверенно вел мелодию, а замполит, которому, как говорится, медведь на ухо наступил, лишь вторил басом, силой голоса возмещая недостающий слух.
