Подснежник на бруствере - страница 48

За сараем была вырыта большая яма, куда опускали покойников: иные тяжелораненые умирали по пути в медсанбат. Переберется дивизия на новое место, а здесь останется братская могила. Герману показалась знакомой шинель лежавшего у края ямы офицера. Склонившись над трупом, он обмер: лейтенант Михаил Царев, друг по медицинскому училищу, с которым вместе прибыли на фронт! В мертвые глазницы намело снегу, волосы стали вдруг седыми.

— Герман, милый, мы тоже потеряли своих друзей!

— Знаю! Все знаю… Но как, как привыкнуть к этому? Я — живой, а Мишка там, на дне ямы…

Медсестра принесла котелок сладкого чая, печенье, масло. Свинцов есть не мог, только чаю глотнул. Мы стали укладываться. Германа устроили на нарах посередке, чтобы отогрелся.

Среди ночи я проснулась. Свинцов склонился над операционным столом и, освещенный ярким светом, который давал движок, обрабатывал рану только что привезенного бойца…

— Всегда рад видеть вас, Люба, у себя, — сказал Герман, когда мы прощались. — Только не в качестве пациентки…

Клава Маринкина вернулась в батальон, но была слабой после болезни. Майор Булавин оставил ее в хозвзводе, где находилась Нина Обуховская, прибаливавшая последнее время. Зою Бычкову, забывшую в боях и походах о своем простреленном пальце, он буквально прогнал в армейский госпиталь. И вовремя: палец почернел, могла начаться гангрена.

— Остались мы с тобой, Люба, сироты, — сетовал комиссар. — Ни моего Петра Алексеевича, ни твоей Зои Николаевны…

Я знала, что Булавин привязан к комбату, который снова — в который уже раз — был легко ранен. Но знала также, что и без Зои Бычковой он скучает. Всегда он выделял ее из всех нас, вот и по имени-отчеству зовет одну-единственную.

От Зои пришло письмо, сообщавшее, что ампутация пальца прошла нормально, и Булавин несколько успокоился. Я удивилась, что он так легко отнесся к этому — пальца ж больше нет.

— Пуля дура: где ударит — дыра, — начал он с обычного присловья. — Могла и в голову ударить, что тогда? — Не дождавшись моего ответа, майор сказал: — Поскольку, Люба, твои подруги временно вышли из строя, в бою будешь при КП батальона. Для поддержания воинского духа. Ясно?

Я понимала, что Булавин бережет меня и приятно ему присутствие если не самой Зои, то хотя бы ее подруги.

Батальон вел бой за небольшую деревеньку Мостовую. Деморализованные последними неудачами, понеся большие потери, немцы сопротивлялись слабее обычного. За деревней остановка: у гитлеровцев, как всегда, подготовлены запасные позиции.

Майор вызвал на КП лейтенанта Николая Седина. В свои двадцать лет Коля казался мальчишка мальчишкой: в плечах не успел раздаться, только вытянулся, как росток, да, кажется, еще больше похудел со времени боев в «Долине смерти». Комиссар приказал Седину пристроить меня в минометную роту.

— У тебя там все же потише, пусть отдохнет «оптика».

Но было не до отдыха. Ночью бой возобновился; минометчики поддерживали наступающую пехоту. Я подавала мины — не сидеть же без дела, когда каждый боец на счету. Вот и утро занялось, и день прошел, а пальба все идет. В перерыве боя Булавин запросил по рации:

— Как поживает «оптика»?

— Какая такая «оптика»? — удивился Седин. — Она ж прирожденный минометчик, хотим зачислить ее к себе на довольствие.

Вечером лейтенант проводил меня в землянку связи. Немцы строили ее с размахом: двухэтажные нары, большой стол в проходе, скамьи. На нарах спали свободные связисты и артиллерийские командиры; ни одного знакомого лица. В углах, чтобы не мешать друг другу, артиллеристы по телефону и по рации передавали нужные данные своим батареям.

— Поспи, Любушка! Начнем двигаться — приду за тобой.

Седин ушел. Я забралась на верхние нары. Ноги и руки гудят от усталости, голова тяжелая. Трещит полевой телефон, верзила-связист без конца повторяет: «Я — Фиалка, я — Фиалка!» Где тут уснуть? Только стало смаривать — кто-то трясет меня за плечо.

— Пора, Люба, вставай! Батальон продвинулся. И нам позиции менять.

Седин принес дымящийся суп и хлеб. Я хлебнула ложку и отставила котелок: есть не хотелось. Вышла на воздух. Светало. Из тумана выступали черные стволы деревьев, глухо били пушки. Винтовочных выстрелов не слышно: за ночь бой отдалился.