Все трое родились перед войной (какой-какой? да перед любой!) и все трое знали, что жизнь полна опасностей и невзгод. В сущности, им довелось убедиться, что высшая цель и в то же время рутина нашего бренного сосуществования – избегать бытовых кручин. Сиречь переходить дорогу на зелёный свет, мыть руки перед едой да мазать зимою ноздри чесночным раствором во избежание вирусных инфекций.
Мастерицы долгих разговоров, на голове носительницы платков, время от времени вещуньи берутся за предсказания. И уж тогда держись.
– Быть беде, – прорицает одна.
– Всё как-нибудь образуется, – отвечает другая.
– Будь что будет, – итожит третья.
И все трое совершенно правы. Недаром твердила их покойная товарка Софья Власьевна, что была старше и умудрённей гораздо, что на всё-то управа найдётся («Всякому раю – своя райуправа», – говаривала она бывалоча), всему-то в этом мире есть свой равновес, всё-то мудро с незапамятности устроено. И на старуху бывает проруха, к бабке не ходи. Всяк сверчок, знай свой шесток, а придёт срок – и оттуда сдует ветерок. Как говаривал ссыльный муженёк (тот ещё фраерок) Софьи Власьевны, придёт серый мусорок и посадит в воронок.
А тут как раз Валентина Петровна мимо шла, дай Бог ей здоровья.
– Здравствуйте! – Валентина Петровна развернула перед вещуньями свою безграничную приветливость.
– Здрассте… – прошипели сказительницы ей вослед.
Не любили они Валентину Петровну и смотрели на неё с презрением и надменностью. А то она как неродная: гулять не ходит, цветов не сажает, да и обсудить с ней как-то нечего. Скучную, видать, жизнь прожила. И к их волшебной касте уж явно не принадлежала.
– Чё за ботва? – воскликнул Шурик в надежде разрядить атмосферу.
– Ччччч! – зашипели остальные.
– Минуту подождать не можешь, дебил! – прошептал Лёха. – Ща договорит и всё скажет. А ты тут детский сад устроил.
Тут Васёк как раз вернулся в комнату. Парни увидели, что он суёт телефон в карман, и закричали: ну что? ну что?
– Да пиздец, короче. Возвращаются через полчаса, не больше. Сворачиваемся.
Ребята вздохнули и принялись убираться, обмениваясь едкими репликами. На мороз идти не хотелось, хотелось дальше пить пиво на мягких диванах. Ну ничего не поделаешь.
– Зато коньяка купим, – предложил неуёмный Шурик.
– На какие шиши? – спросил Тимыч.
– Поскребём по сусекам.
– Твои сусеки – первые!
Набили мусором три пакета, аккуратно расставили всё, как было.
– Вот ведь, блин, забыл что-нибудь наверняка, – заволновался Васёк.
– Забей, – примирительно хлопнул его по плечу Лёха.
– Блядь, парни, это будет просто ЭПИЧНОЕ видео, я вам отвечаю, – подал голос пятый юноша, Дрон, снимавший всё происходящее на камеру.
– Да заткнись ты!
– Выложишь на ютуб – пиздец тебе, – мрачно пригрозил Васёк.
– Ладно-ладно.
Гурьбой вывалились на улицу, над чем-то смеясь. Тут как тут три бабки, вечно сидящие у подъезда Васька.
– Мальчики, почему не в школе?
Но пацаны, как обычно, не обратили внимания на это кудахтанье, лишь презрительно взглянув на разваливающихся старух. Что с них взять? Ничтоже сумняшеся, они устроили соревнования по закидыванию пакетов в мусорный бак.
Часто говорят о людях, которые в зрелом возрасте сохраняют в себе детские черты. Говорят в разных ключах: от «Ну что за детский сад!», до утверждений, что оставаться инфантильным – как раз важнее некуда. Человеку полезно сохранить свежесть восприятия, способность искренне переживать, удивляться и радоваться.
Но почему-то никогда не говорят, что среди нас есть как люди-дети, так и люди-подростки. И это категории не возраста, а склада характера, лишь по случайности ассоциирующиеся с периодами жизни.
Человек-ребёнок плачет, потому что ударился пальцем ноги о шкаф. Человек-подросток плачет, потому что мир несправедлив (причём не всегда именно к нему). Взрослый ребёнок не понимает и переспрашивает, взрослый подросток сразу понимает даже то, что ему непонятно, и рубит сплеча. Ребёнок задаётся вопросом «Почему?», подросток придирается: «Какого хрена?». Первому хочется сладостей с труднодоступной полки («Как же мне хочется на остров Пасхи!»), второй выбирает то, до чего дотянуться несложно («Дайте мне вон тот портвейн»).
