Все та же женщина-полицейский, которая тенью ходила за мной последние сорок восемь часов, протягивает мне мою теннисную ракетку и сверток с часами, кошельком, обручальным кольцом и шнурками.
Мне приходится пересчитать деньги, включая мелочь, и расписаться в их получении.
Часы на стене в приемной показывают без пятнадцати десять вечера. Какой сегодня день? Среда. Семь дней до Рождества. Маленькое серебристое деревце расположилось на стойке, украшенное пригоршней мишуры и покосившейся звездой. За ним на стене висит плакат с надписью: «Мира и добра всем людям».
Моя спутница предлагает вызвать кеб. Я жду в приемной, пока водитель не сигналит снаружи. Я устал, немыт и пахну потом. Мне надо ехать домой, но, когда я усаживаюсь на заднее сиденье кеба, моя храбрость испаряется. Я хочу попросить шофера ехать в противоположную сторону. Мне не хочется встречаться с Джулианой. Ее не устроят мои измышления. Только голая правда.
Я никогда никого так не любил, как Джулиану и Чарли. Моему обману нет оправдания. Я знаю, что скажут люди. Они назовут это классическим кризисом среднего возраста. Я перешагнул за сорок и, боясь собственной смерти, провел ночь с другой женщиной. Или же объяснят это жалостью к себе. В тот самый день, когда я узнал о своем прогрессирующем неврологическом заболевании, я переспал с другой, получив свою порцию секса до того, как мое тело распадется.
Тому, что случилось, нет извинений. Это не было случайностью или помрачением рассудка. Это было ошибкой. Это был секс. Слезы, семя и другая женщина. Не Джулиана.
Джок тогда только что сообщил мне дурные вести. Я сидел в его офисе, неспособный пошевелиться. Чертовски большая бабочка, должно быть, взмахнула крыльями на Амазонке, потому что колебание воздуха сбило меня с ног.
Джок предложил мне сходить выпить. Я отказался. Мне надо было на воздух. Следующие несколько часов я бродил по Вест-Энду, заглядывая в бары и пытаясь почувствовать себя простым человеком, выпивающим, чтобы расслабиться.
Сначала я решил, что хочу побыть один. Потом понял, что мне нужно с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь, кто не был бы частью моей безупречной жизни, с кем-нибудь, кто не знал бы ни Джулиану с Чарли, ни моих друзей и родственников. Вот так я и очутился на крыльце у Элизы. Это не было случайностью. Я ее искал.
Сначала мы просто разговаривали. Разговаривали несколько часов (Джулиана, возможно, скажет, что это только усугубляет мою вину, поскольку моя измена перестает быть простым удовлетворением похоти). О чем мы разговаривали? Воспоминания детства. Любимые праздники. Памятные песни. А может, и не об этом. Слова не имели значения. Элиза поняла, что мне плохо, но не спрашивала почему. Она знала, что я либо скажу ей, либо нет. Ей не это было важно.
Я плохо помню, что случилось потом. Мы поцеловались. Элиза потянула меня вниз. Ее пятки шлепнули по моей спине. Она двигалась так медленно, принимая меня. Я застонал, кончив, и боль прошла.
Я остался на ночь. Во второй раз уже я взял ее. Я опрокинул ее и вошел яростно, отчего ее бедра дрожали и груди подпрыгивали. Когда все кончилось, белые салфетки, влажные от спермы, лежали на полу, как опавшие листья.
Странно, что я уже тогда предвидел чувство вины и сомнения, которые станут меня терзать. Я был убежден, что Джулиана обо всем узнает. Ей не потребуется нюхать мою одежду или искать следы помады на воротнике. Нет, она интуитивно поймет, что случилось, как всегда все во мне понимает.
Я никогда не считал себя рисковым парнем или человеком, который наслаждается хождением по краю. Пару раз в университете, до встречи с Джулианой, я проводил ночи с девушками. Тогда это казалось естественным. Джок был прав: девушки левых взглядов проще шли в постель. На этот раз было иначе.
