По радио передают одну из моих любимых песен. В университете я играл на бас-гитаре в группе под названием «Орущие Дики Никсоны». Мы были не так хороши, как «Роллинг Стоунз», но мы были громче. Я понятия не имел о том, как играть на бас-гитаре, но на этом инструменте легче всего имитировать игру. Мои амбиции в основном ограничивались тем, чтобы снять девочку, хотя это получалось только у нашего солиста, Морриса Уайтсайда, у которого были длинные волосы и татуировка на торсе с изображением распятия. Теперь он работает главным бухгалтером в Дойчбанке.
Я еду на запад к Токстету и паркую «кавалер» в пустынном местечке среди угля и сорняков. Кучка подростков следит за мной, скрываясь в тени центра досуга. Я еду на машине, которую они видели разве что на старых стоянках.
Я звоню домой. Джулиана берет трубку. Ее голос звучит очень близко, кристально чистый, но в нем слышится дрожь.
– Слава богу! Где ты был? Репортеры не отходят от дверей. Они говорят, что ты опасен. Говорят, что полицейские тебя застрелят.
Я пытаюсь перевести разговор в более продуктивное русло.
– Я знаю, кто это сделал. Бобби хочет наказать меня за то, что случилось очень давно. Это касается не только меня. У него есть список имен…
– Какой список?
– Бойд погиб.
– Как?
– Его убили. И Эрскина.
– Боже мой!
– Полицейские еще следят за домом?
– Не знаю. Вчера был кто-то в белом фургоне. Сначала я решила, что это Ди Джей приехал закончить отопительную систему, но он должен вернуться не раньше чем завтра.
Я слышу, как где-то вдали поет Чарли. Приступ нежности сжимает мне горло.
Полицейские попытаются отследить этот звонок. В случае с мобильным телефоном им придется шаг за шагом определять, какая антенна передавала сигнал. Между Лондоном и Ливерпулем более десяти вышек. По мере того как устанавливается новая, зона поиска сужается.
– Я хочу, чтобы ты оставалась на связи, Джулиана. Разговор закончен, но не вешай трубку. Это очень важно. – Я опускаю телефон под водительское сиденье. Ключи все еще в зажигании. Я закрываю дверь и ухожу, опустив голову, отступая в темноту, думая, следит ли Бобби за мной.
Через двадцать минут с платформы, которая выглядит заброшенной и выжженной, я с облегчением вхожу в пригородный поезд. Вагоны почти пусты.
Руиз к этому времени уже должен знать о билетах на самолеты, поезда и паром. Он поймет, что я пытаюсь отвлечь его внимание, но ему все равно придется все проверить.
Экспресс на Лондон отправляется со станции Лайм-стрит. Полицейские обыщут каждый вагон, но, надеюсь, не останутся в поезде. Через одну остановку будет Эдж-хилл, где в половине одиннадцатого я должен сесть на поезд в Манчестер. После полуночи я смогу появиться в другом, отправляющемся в Йорк. Мне еще три часа сидеть в плохо освещенной кассе, наблюдая за соревнованием уборщиков, кто сделает меньше работы, до того как Большой Северо-Восточный экспресс отправится в Лондон.
Я плачу за билет наличными и выбираю наиболее переполненный вагон. Пьяно пошатываясь, бреду по проходу, натыкаюсь на людей и бормочу извинения.
Только дети смотрят на пьяных. Взрослые отводят глаза, надеясь, что я пройду дальше и выберу другое место. Когда я засыпаю, привалившись к окну, весь вагон испускает тихий коллективный вздох.
В детстве я ездил на поезде только в школу и из школы. Тогда я учился в Чартерхаусе, где под запретом были сладости и жевательная резинка.
Иногда я думаю, что взрывчатка более безопасна для детей, чем резинка. Один из старшеклассников, Питер Клейвел, проглотил так много жвачки, что она забила его кишечник и врачам пришлось удалять блок через задний проход. Неудивительно, что после этого жвачка утратила свою популярность.
Напутственное слово моего отца всегда сводилось к короткой фразе: «Смотри, чтобы директор мне на тебя не жаловался». Когда Чарли пошла в школу, я дал слово, что буду другим отцом. Я усаживал ее перед собой и проводил с ней беседу, более подходящую для средней школы, а то и для университета. Джулиана не прекращала хихикать, уравновешивая мой наставительный тон.
– Не бойся математики. – Так я обычно заканчивал.
