22 марта 1518 года испанская корона заключает с Фернандо Магелланом и Руем Фалейру договор об открытии островов Пряностей. В нем несколько туманно говорится: «Вы должны, да сопутствует вам удача, проплыть океан и стремиться к открытиям в пределах наших границ». И только из другого отрывка становится очевидным, что открытое Бальбоа «Южное море, начиная с залива Сан-Мигель [у Панамского перешейка], совсем не изведано, и его следует пересечь». для этой цели, заверяет король Магеллана и Фалейру, в их распоряжение будет предоставлено пять кораблей тоннажем от 60 до 130 тонн с командами численностью около 234 моряков, а также необходимые на два года снаряжение и провизия. Кроме того, документ фиксирует все права, которыми оба смогут пользоваться в будущем. На ближайшие десять лет им предоставляется привилегированное положение в областях, открытых в ходе предстоящего плавания. Они получают над ними права наместничества, передаваемые по наследству, и двадцатую часть прибылей от разработки тех земель. договор предоставляет им преимущественные права в торговле с найденными островами, а также возможность выбрать два из них, если их будет свыше шести, и получать пятую часть от получаемой с этих островов прибыли. далее они должны будут получить пятую часть от общих доходов плавания, когда будут покрыты все издержки.
Начальные пункты договоров чаще всего звучат приятно, Но в конце приводятся всевозможные ограничения, обусловленные обстоятельствами. Например, в договоре записано, что Король в течение ближайших десяти лет не позволит никому отправляться в исследовательские плавания по той же дороге и в же края, что и вы>. Но дальше многословно и витиевато перечисляются обстоятельства, при условии которых королевское слово утрачивает силу. Да и впрямь предоставление такой монополии было бы неразумным и анахроничным. Нечеткий же стиль договора объясняется, видимо, общей склонностью избитым абсолютистским фразам и одновременно стремление к юридическому педантизму. В целом соглашение можно назван предельно великодушным, поскольку дело касается пряностей поистине королевских источников дохода. Наверное, правильно будет предположить, что именно Кристобаль де Аро был тем кто добился от короны таких далеко идущих обязательств, В конце концов он и его деловые партнеры претендуют на оплату четвертой части затрат на экспедицию, а без дукатов, которыми он через Фуггера обеспечивает Карла. доля короны тоже была бы значительно меньше.
В апреле 1518 года Карл Т, его двор и совет отбывают в Аранда-дель-Дуэро, в мае в Сарагосу. Магеллан и Фалейру числе сопровождающих. Они становятся свидетелями оплачиваемого преклонение и заверения в верности, какими представители разных сословий осыпают короля. Оба капитана — тем временем им присвоили это звание тоже не устают принимать дальнейшие знаки высочайшей милости. им повышают жалованье, предоставляю] новые привилегии, наконец. в Сарагосе Карл 1 провозглашает их рыцарями ордена Сантьяго.
Понятно, что их радость далеко не разделяют испанцы не сумевшие добиться такого же успеха, и уж наверняка лиссабонский двор. Поэтому Альару да Кошта. посол Португалии в Испании, уже в скором времени получает приказ своего монарха заставить дезертиров и авантюристов> вернуться назад или изыскать возможность лишить их кредита. Кошта, получивший только что задание заняться приготовлениями к бракосочетанию сестры Карпа Элеоноры С королем Мануэлом, должен выступать одновременно в роли свата и интригана. Он интригует ловко, но безрезультатно. Вначале во время частых бесед он пытается убедить Магеллана. что его намерение это грех по отношению к богу и королю Португалии. Но Магеллан, несмотря на такие веские аргументы. уверен, что он не вызовет неудовольствие всевышнего Что же касается королей, то он должен верой и правдой служить только ному, кто ему доверяет и кому он дал слово. Руй Фалейру избе аз подобных нравоучений, так как из-за его заносчивого и своевольного о характера и манеры поведения о нем повсюду шла молва, что он не в своем уме. Тогда посол кинулся за поддержкой в королевский совет, но сумел перетянуть на свою сторону только Адриана Утрехтского, который ничего не может противопоставить несравненно более коварному и могущественному Фонсеки,
