Эллисон со стенаниями металась по комнате. Поначалу размахивала руками, потом вдруг резко остановилась и обхватила ими свое тощее тело, словно пытаясь не дать ему окончательно рассыпаться. Глаза, обведенные яркой синей подводкой, казалось, готовы были выпрыгнуть из орбит. Густо накрашенные блестящей красной помадой губы дрожали.
– Присядьте и успокойтесь.
– Что?! Посмотрела бы я, как вы спокойно сидели, если бы ваша жизнь была в опасности!
– Дамочка, я коп и рискую жизнью каждый божий день! Тем не менее я могу просто сесть и успокоиться. И вас научу. Вот, смотрите.
Ева демонстративно опустилась за стол.
– Так вам и платят за риск! А меня пытаются убить!
– В данный момент – нет. Так что сядьте, черт возьми! А ну, села! – рявкнула Ева.
– Вы не имеете права со мной так разговаривать. – Глаза Элис наполнились слезами – два океана меж блестящих берегов. – Я гражданка США!
– Вы сейчас отнимаете у нас время, которое мы могли бы потратить на расследование серии жестоких убийств. Успокойтесь, сядьте или убирайтесь отсюда!
– Никуда я не пойду. Вы обязаны меня защитить. Я… я в суд подам!
– Чтобы подать в суд, надо быть живой. – Ева встала, подошла и распахнула дверь. – Или сядьте, или убирайтесь. Немедленно!
Эллисон села и разразилась бурными рыданиями.
– Злая вы! Очень злая!
– И могу еще больше разозлиться, если будете отнимать у меня время истерикой. Возьмите себя в руки! Вы живы-здоровы, находитесь под нашей защитой. Мы собираемся и впредь сохранить вас живой и здоровой. Хотите этого? Тогда соберитесь и ответьте на несколько вопросов.
– Я ничего не знаю.
– Вы знали Сюзанн Маки.
– Я ее не обижала! – Эллисон подняла заплаканное лицо. – Я могла ее уволить, но не сделала этого! Очередным выговором ограничилась.
– За что?
– За опоздания, за то, что она забывала проверять наличие товара в зале и слишком долго беседовала с покупателями. Я не виновата, что она попала под машину!
– Когда вы сделали ей выговор?
– Какой из них? – Эллисон зашмыгала носом, заморгала, и крупные капли посыпались с ее блестящих ресниц. – Мне приходилось каждый месяц проводить с ней беседу о том, как нестабильны ее показатели. Она вечно опаздывала утром, поздно возвращалась с обеда и могла минут десять кряду говорить с одним покупателем.
– Почему вы ее не уволили?
Эллисон вздохнула.
– Потому что она умела продавать. Многие покупатели возвращались именно к ней. Она была приятной. Невозможно было ее не любить. Она разбиралась в моде, имела художественный вкус. Всегда хорошо выглядела и умела – когда не витала в облаках – каждому клиенту подобрать тот наряд или аксессуар, который подходил именно ему. Она мне нравилась. Мы все пошли на ее похороны. Я так плакала!
«Даже не сомневаюсь», – подумала Ева.
– В тот день, когда она в обеденный перерыв пошла к врачу, вы предупреждали ее, чтоб не опаздывала?
Блестящие красные губы задрожали.
– Мне пришлось. У нас был оценочный день, так что мне пришлось. Я сказала ей, что нужно вернуться вовремя, чтобы продемонстрировать прогресс по данному показателю. Она извинилась, пообещала не опаздывать. Она постоянно обещала. И, как правило, несколько дней, а то и неделю потом держала слово. Но в тот день она так и не вернулась с обеда.
Эллисон снова заплакала.
– Я страшно разозлилась. Тогда шла большая распродажа, и мы все были перегружены. Я ужасно разозлилась. Отправила ей видеосообщение. Очень грубо ее отчитала. Сказала, если она настолько не уважает меня и не дорожит своей работой, что позволяет себе опаздывать, то может вообще не приходить. Я же не знала, что она умерла!
– Ясно. – Ева получала очень важные сведения, поэтому смягчила тон: – Вы просто выполняли свою работу.
– Да! Если бы она мне сказала, что идет к доктору, или позвонила, объяснила, почему задерживается, я бы не говорила с ней так категорично. Клянусь. Я не хочу умирать! Мне всего двадцать девять.
В документах значилось тридцать три, однако Ева промолчала.
– Не бойтесь, не умрете. Вы разговаривали с Реджинальдом Маки после случившегося?
– Мы… мы отправили цветы и открытку с соболезнованиями. А потом всей командой ходили на похороны.