— Тогда с сим закончили, — заявил есаул. — А теперь, друг мой, будьте так любезны, просветите меня: что там за история с обвинением молодой графини Воронцовой в покушении на нашу Златославу Борисову-Саксен-Кобург-Готскую?
— Если дадите мне пару часов — я бы как раз закончил подробный доклад по сему делу, — проговорил Петров-Боширов.
— Доклад докладом, но изложите мне самую суть, — настоял Семенов.
— Как вам будет угодно. Если коротко — то Милана Воронцова здесь совершенно ни при чем. Эксперт восстановил пергамент по найденному обрывку — сие оказался черновик, забракованный молодой графиней на занятии. Причиной атаки голема оный послужить никак не мог. Кто-то сумел им завладеть и подбросил на место происшествия — очевидно, дабы пустить розыск по ложному следу.
— И кто же сей хитрец? Есть версии?
— Мы проанализировали останки голема и не обнаружили никаких признаков присутствия там какого бы то ни было иного свитка. Даже если предположить, что злоумышленник нас опередил — дождался, когда господин Ясухару покинет зал вместе с раненой девицей, и изъял пергамент с роковой программой — некие следы все одно бы сохранились. Но нет: пусто. Таким образом, почти наверняка мы и впрямь имеем дело с Мастером, управлявшим големом на невещественном уровне. И сие точно не Воронцова. Более того, я вовсе не исключаю, что именно молодая графиня и могла быть подлинной целью злодея. А нападение на госпожу Иванову — далеко не факт, что преступник знал, кто она в действительности такая — лишь способом бросить тень на Милану. Вы же в курсе истории, что подспудно разворачивается сейчас вокруг имущественных активов рода Воронцовых?
— В общих чертах.
— Я полагаю, что случай с големом — часть готовящейся атаки клана Ростопчиных на наследство ничего не подозревающей молодой графини.
— Вот как? — недоверчиво посмотрел на собеседника есаул. — Но насколько мне известно, до сих пор интересанты действовали строго в рамках закона!
— Совершенно верно. В рамках — более или менее. Но, возможно, кто-то посчитал, что сего уже недостаточно. Близится решающий момент — и не исключено, что молодую графиню решили дополнительно отвлечь — еще и таким вот образом.
С четверть минуты Семенов размышлял над услышанным.
— Слишком сложно, — покачал он головой затем. — И не то чтобы эффективно.
— Не скажите, — возразил жандарм. — Не окажись жертвой царевна Златослава — будь на ее месте обычный кадет — делом занимались бы сами военные. А то и вовсе земская полиция. Без нашей помощи на то, чтобы убедиться в непричастности к нападению молодой графини, у них ушло бы куда больше времени. А если я прав — сие как раз то, что и требовалось злоумышленнику… Как бы то ни было, данную версию следует отработать, — заключил ротмистр.
— Что ж, отрабатывайте, — не стал на этот раз спорить есаул. — Ежели в своем походе на Воронцовых Василий Ростопчин заигрался — пусть получит свой урок! Но коли ваши подозрения не подтвердятся — не лезьте в сие дело! — с нажимом добавил он. — Пока закон очевидным образом не нарушен, споры хозяйствующих субъектов не касаются ни III Отделения, ни Конвоя! Даже если ваши личные симпатии вдруг на стороне молодой графини!
— Мои личные симпатии исключительно на стороне пользы государевой — так было и так будет, — с каменным лицом заметил на это Петров-Боширов.
— Иного я от вас и не жду, — добродушно кивнул Семенов.
Глава 8
в которой я строю планы
Никаких сомнений в том, что к нападению на Златку Милана не причастна, у меня, разумеется, не имелось. Нет, в определенном смысле Чуб был, конечно, прав: молодая графиня умела быть жестокой — до беспощадности. Но только по отношению к чужим. Границу же между «чужими» и «своими» Воронцова проводила для себя очень четко — и действовала соответствующе. Нет, это не было делением на врагов и друзей. Милость к чужим отнюдь не исключалась, а свой запросто мог попасть под горячую руку (как правило, за дело, однако случалось, и по недоразумению), но вот заведомая подлость в отношении последних — не допускалась.
Другое дело, что Милана только саму себя считала вправе определять, что есть милость, а что подлость — и тем не менее.
