На четырнадцатый день мы достигли самой северной точки нашего курса. В этот вечер снежная буря улеглась и показались звезды. Корабль сверкал в своем белом одеянии. По всему небосводу распылялся зеленый свет, словно нанесенный самой тонкой кистью, и тихо трепетал, то вспыхивая, то угасая, как огонь под пеплом. На этом мягком фоне вдруг вырастали какие-то неопределенные, словно хрустальные фигуры, разбросанные как попало по всему небу группами — по три, по четыре.
Это великолепное зрелище северного сияния, представшее нашим глазам как раз в то время, когда мы должны были изменить курс и повернуть к югу на последней части перехода в Россию, необычайно подняло настроение экипажа. Мы были на одном из первых арктических транспортов, и каждый чувствовал, что это далеко не обыкновенное путешествие. Для молчаливых английских моряков, стоявших на вахте, перенесенные нами бури, жестокие морозы, от которых брезентовые чехлы орудий становились твердыми как железо, мины, качавшиеся в проходах между судами, — словом, все препятствия на нашем пути были частью барьера, отделявшего Англию от России.
Английские моряки гордились тем, что с опасностью для себя они открывают этот маршрут для союзников. Много раз во время пути матросы отводили меня в сторонку и признавались потихоньку, как они завидуют тем, кто едет в страну, которая «сумеет как следует проучить этих гитлеровских мерзавцев».
* * *
То, что я слышал от английских моряков на пути от Глазго до Архангельска, было отражением настроения английского народа. Если до 22 июня 1941 года было, без сомнения, немало англичан, которые в глубине души считали возможным, что победит Германия, то после нападения Гитлера на Советский Союз, мне кажется, вряд ли многие сомневались в том, что как бы долго ни продлилась война и сколько бы жертв она ни стоила, победа будет завоевана союзниками. Вопреки мнению «экспертов», пророчивших, что Гитлер захватит Москву через полтора месяца, простой народ объединяла вера в непобедимость Советского Союза. Эта почти фатальная вера становилась по временам даже опасной, погружая людей в благодушную дремоту. Те, кто впоследствии приложил все усилия, чтобы оттянуть открытие второго фронта, искусно воспользовались этой общей убежденностью в том, что Россию победить нельзя.
Именно в те дни английское правительство обнаружило, что у Англии никогда не было союзника более популярного среди рабочих, нежели Советский Союз. Производительность труда на фабриках повышалась, а английские солдаты крепли духом, вдохновляясь примером Красной Армии и героического гражданского населения в советском тылу.
Для многих англичан война за одну ночь 22 июня 1941 года сразу отодвинулась куда-то очень далеко. Бомбежка английских городов прекратилась. Возвращались эвакуированные, и в это лето Лондон, заполненный английскими и колониальными войсками, веселился почти беззаботно, отдыхая после напряжения прошлой зимы. И все это потому, что Россия приняла на себя основной удар.
Мои американские коллеги на борту «Темпль Арч», скучая по Лондону, проводили долгие арктические вечера в воспоминаниях о том, как они веселились в больших лондонских отелях во время этого летнего затишья.
Но среди простого народа Англии, как и среди моряков, с которыми я плыл сейчас в Советский Союз, все более росло чувство восхищения храбростью народа этой страны и непреклонностью его воли к победе. Эти люди, не зная почти ничего о Советском Союзе, были твердо убеждены, что русские на фронте защищают их интересы, — чего они отнюдь не думали об английском правительстве.
* * *
Несколько часов спустя, после того как погасли великолепные огни северного сияния, мы легли на новый курс и пошли прямо на юг, к Стране Советов.
Проснувшись на другое утро, мы впервые увидели берега Советского Союза — белые от снега скалы, изрезанные ущельями и круто обрывающиеся в море. За ними далеко вглубь уходила волнистая и, по-видимому, бесплодная прибрежная полоса. Что принесут мне эти неприветливые берега? Конец нерешимости и бесцельных скитаний? Обрету ли я здесь веру в то, что стоит выше пустого и жалкого индивидуализма? Я не преклонялся лицемерно перед Советской Россией, вступая на ее берега. Я хотел взглянуть ей прямо в лицо. Одни изображали мне ее как страну, в которой воплотились все надежды прогрессивного человечества, другие — как олицетворение всякого зла. Я хотел увидеть ее такой, какова она в действительности.
