-- Вы читали Бэкона? -- спросил он.
-- Нет... где ж! -- не читал...
-- Читайте его. Андрюша! -- прибавил он тихим голосом. Вбежал грум.
-- Я хочу одеваться.
Грум стал готовить, а я решился приступить к делу.
-- Арсений Николаевич, -- сказал я содрогаясь, -- я к вам с просьбой...
-- Очень приятно.
-- Уж не знаю, как вам сказать... Николаев не отвечал, сел к своему серебряному зеркалу и начал пробирать пробор.
-- Галстух! -- сказал он чуть слышно Андрюше. Андрюша достал целую кучу шейных платков и подал ему один. Николаев помотал головой. Андрюша подал другой -- опять то же.
-- Не знаю, право, как уж мне вам сказать...
-- Не хотите ли сигар? -- спросил он холодно, -- это трабукос.
-- Мне нужны деньги...
-- Что же галстух? Наконец Андрюша нашел тот галстух, который ему был нужен. Тогда он встал и сказал:
-- Андрюша, я хочу ходить... Держи сзади халат, чтоб он не свалился с плеч. Грудь слаба -- надо ходить... На что же вам деньги? Ваш дядюшка, вероятно, доставляет вам все необходимое.
-- Я не могу просить у дяди денег.
-- Верно на шашни! Напрасно, напрасно это! И почтенный дядюшка ваш недоволен вами.
Время шло; надо было спешить.
-- Вышлите Андрюшу, -- сказал я. Андрюша вышел.
-- Вы не скажете дяде?.. Прошу вас; если вы мне не поможете, я пропал. Николаев остановился передо мной и взглянул на потолок.
-- Накутили? -- спросил он. -- Я уже слышал, что вы все на мироносицкую площадку ходите. Напрасно, напрасно: там вас добру не научат.
-- Вот вы все наставления читаете... А надо помочь... Я уж вам все скажу... И я рассказал ему все, не убавляя и не прибавляя ни слова; объявил также, что намерен бежать.
-- Вот видите, -- заметил он, -- что значит разврат нравов!
-- Какой разврат! что это? Мы любили друг друга, как Paul et Virginie. Вот то-то и беда, если б вы меньше читали Кювье... Кювье, кажется, это написал?
-- Ну, вот вы притворяетесь, будто не знаете! Какой Кювье! Это Бернарден де-Сен-Пьерр.
-- Да. Вот если бы вы меньше читали этого Кювье, так не наделали бы столько беспокойства почтеннейшему вашему дядюшке.
-- Мне очень нужно думать о его беспокойстве! Гнусный деспот!
-- Будьте уклончивее, будьте уклончивее! Посмотрите на меня: я уклончив, и о нравственности моей никто дурно не скажет.
-- Полноте, Арсений Николаевич! Вы нарочно взяли на себя эту роль. Я бы вам сказал, как я об вас думаю...
-- Скажите; мне очень приятно (лицо его не изменилось ничуть).
-- Имя ваше негромко, а вы и в Петербурге и здесь живете с знатными людьми. Чтоб отличить себя от других, вы и взяли на себя роль уклончивого оригинала и все этакое... А так как у вас много энергии...
-- Да, энергии, это правда, у меня много. Вы правду сказали. Я встал.
-- Так вы не дадите мне денег?
-- Не могу, никак не могу входить в такое дело. Я не могу идти против вашего дядюшки, которого очень уважаю.
Я протянул ему руку; он, дружески улыбаясь, пожал ее и заботливо прибавил:
-- Петру Николаевичу передайте мое почтение и тетушке, пожалуйста. Заходите почаще...
-- Как же заходить! Я уеду, убегу от дяди непременно.
-- Напрасно! -- продолжал он вежливо, провожая меня в прихожую. -- Вы себя этим запутываете.
-- Только прошу вас, не говорите дяде.
-- Я никогда ничего не говорю. Только жаль, что этого Кювье так много читали. До свиданья... Заходите; мне очень приятно... Андрюша, сюртук мне тот, знаешь, и тильбюри!
Вот я опять на улице. Ничего не сладил и еще ухудшил свое положение. Кто его знает -- вздумает и скажет дяде... Боже мой! Боже! научи меня! надоумь меня, к кому обратиться! Где найти опору? Тетушка, милая тетушка Марья Николаевна, где ты? У тебя легко жить, и никто там меня не обидит. Когда бы она знала, что ее Володя так грустит, так измучен... А в Подлипках теперь уж скоро ужинать сядут; окна отворены, в саду все благоухает, свежеет, шелестит замирая и темнеет... Что ж Делать? Тут блеснула мысль обратиться к Юрьеву. Сегодня суббота: он, может быть, у всенощной, и мы поговорим свободно.
Юрьева я скоро нашел за колонной и, взяв его за локоть, прошептал: "Выйдем, ради Бога, поскорей! Со мной такие дела делаются, что это ужас; одна моя надежда на тебя". Он пошел за мной на церковный дворик и выслушал мой рассказ, смеясь и приговаривая изредка: "Каково! каково! Ну-ка! ну-ка!"
