– Вот черт! – пробормотал он и побежал за ускорившейся девушкой.
Он совсем забыл, как нужно знакомиться с девушками. Впрочем, волнение всегда сковывало его даже в те минуты, за которые он платил и платил немало. Минуты, которые было нелепо тратить впустую, робея перед проституткой. Пару раз в троллейбусе он ловил взгляд девушки и мог поручиться, что она голодна – до любви и просто до еды. Прекрасный повод для знакомства с последующим посещением ресторана.
– Какая хрень, – пробормотал он под нос, когда вся затея, от звонка в его дверь, до остановки на улице Докучаева, уже казалась ему одним из самых нелепых безумий в жизни.
Ему хотелось на Ботанику, туда, где можно, снисходительно усмехнувшись соблазнительно поблескивающим окнам многоэтажек, неспешно прогуляться по казавшемуся в детстве бесконечному бульвару, вдыхать липовый аромат и испытывать необъяснимую радость от вида кустов роз, этих причудливых крон без стволов, растущих прямо из земли. Он шел за девушкой и мечтал, чтобы она снова исчезла, на этот раз бесследно и не дав ему ни малейшего шанса.
Но она поступила иначе. Не дав Нику приблизиться, взяла и свернула в продовольственный магазин.
***
Нику решил: пусть это будет бутылка вина. Нужно только дождаться, когда девушка из газовой конторы пройдет мимо полок с алкоголем, где он с видом знатока, озадаченного скорее скудостью выбора, чем обилием сортов и разбросом цен, застынет в ожидании решения серьезной проблемы. Бутылкой какого из немногочисленных вин не испортить сегодняшний вечер? Ее совет как повод для знакомства – почему бы и нет?
Вариант пришлось отбросить почти сразу. Захватив булку хлеба и банку сметаны, проверяющая из «Молдова-газа» направилась прямиком к кассе. Решение Нику принимал на ходу, прямо у холодильника с прохладительными напитками. За правдоподобную легенду он готов был поблагодарить погоду: без четверти пять за окном жарили полуденные тридцать два градуса.
Нику достал из холодильника банку Кока-колы, жестяную, на тридцать три миллилитра и, подойдя к кассе и энергично встряхнув ее, вонзил алюминиевое кольцо в жестяную крышку, одновременно чуть наклонив банку вперед. Вышло не так, как он задумывал. Струя не вздыбилась гейзером, а залила ему пальцы, но цель все равно была достигнута. На футболке и джинсах девушки появились темные влажные пятна.
– Я сейчас! Сейчас, сейчас!
Уронив банку под ноги, прямо на плиточный пол, не давая развиться возмущению девушки, бросив продавщице сто леев за сметану и хлеб, за шум и за погашенный на корню скандал, за лужи кока-колы на полу магазина, Нику вытолкал девушку на улицу.
– Да отстань!
– Я все исправлю! Я сейчас!
– Сумасшедший!
– Я постираю!
– Что ты постираешь? Отстань, говорю!
– На вот.
Нику протягивал купюру в двести леев, думая о том, что дома осталось еще шестьсот, не больше.
– Что это? – отпрянула девушка, как от шатающихся по улицам миссионеров с их брошюрками о грядущем Спасении.
– Возмещение ущерба, – сказал Нику. – Не знаю, чем еще могу помочь.
– Да не надо мне, – она повернула голову и стала напоминать собаку, пытающуюся ухватить себя за хвост. – Может, и не испортится, надо быстро застирать.
– Говорю же, я постираю.
– Да мне тут, – она махнула рукой, – за этим домом.
– Мне все равно туда же. Давайте быстрее.
Он взял ее за локоть, решительно и по-деловому, и сам удивился, как неожиданно приходят убедительные жесты и почему-то всегда в безнадежных ситуациях. Нику чувствовал, что убедил ее: ничего, кроме тревоги за пятна на ее одежде, его не беспокоит, ничего, кроме вины в ее отношении, он не чувствует.
– Общежитие Академии наук? – спросил Нику, глядя на выцветшую вывеску под треснувшим стеклом.
Они стояли перед входом в пятиэтажный дом, котельцовый и без единого балкона – верный признак, отличающий общежитие от точно такого же котельцового жилого дома, которыми в Кишиневе застроены целые кварталы.
– Твои соседи академики? – и вправду случайно перешел на «ты» Нику, но девушку это не смутило.
– Академики? – удивилась она. – Кажется, тут и этих, аспирантов, человек пять. Почти все комнаты приватизированы, одну из них я снимаю.
