Анна, вероятно, умерла бы от этих жестоких, рвущих душу слов, если бы из глубины ее существа не начал подниматься встречный поток негодования и ненависти. Она страдала с самого детства, с ней всегда обходились несправедливо, минуты счастья или месяцы спокойной жизни она могла бы перечесть по пальцам, и вот теперь ей опять угрожают, и кто?! Человек, которого она любила больше жизни, которого оплакивала все эти годы, на которого молилась — он стоит здесь с ненавистью в глазах и сердце и обещает убить ее, как будто у них не было прошлого, как будто они чужие. В одно мгновение миледи забыла любовь и овладела собой.
— Д'Артаньян жестоко оскорбил меня, — глухим голосом сказала она, — д'Артаньян поплатится за это, он умрет.
— Разве в самом деле возможно оскорбить вас, сударыня? — усмехнулся Атос. — Он вас оскорбил и он умрет?
Вдруг Анна поняла, что Антуан все знает про нее и про гасконца — и полностью защищает его. Его, а не ее! Она бы заплакала, если бы смогла, но уже не могла. Только сейчас она окончательно поняла, что он не считает ее своей женой, ему безразлична ее честь. Он даже не спросил о сыне! Что ж, она сама позаботится о себе.
— Он умрет, — повторила миледи.
У Атоса потемнело в глазах. Вид этого существа, в котором сейчас не было ничего женственного, оживил в нем терзающие душу воспоминания. Он вспомнил, как однажды, в положении ином, чем теперь, он поклялся, если найдет, принести ее в жертву своей чести; жгучее желание убить ее снова поднялось в нем и овладело с непреодолимой силой. Он встал, выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок.
Миледи, бледная, как смерть, пыталась что-то крикнуть, но язык не повиновался ей, и с оцепеневших уст сорвался только хриплый звук, не имевший ни малейшего сходства с человеческой речью и напоминавший скорее рычание дикого зверя; вплотную прижавшись к темной стене, с разметавшимися волосами, она казалась воплощением ужаса.
Атос медленно поднял пистолет, вытянул руку так, что дуло почти касалось лба миледи, и голосом, еще более устрашающим, оттого что в нем звучали спокойствие и непоколебимая решимость, произнес:
— Сударыня, вы сию же минуту отдадите мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь жизнью, я пущу вам пулю в лоб!
Будь это другой человек, миледи еще усомнилась бы в том, что он исполнит свое намерение, но она знала Антуана; тем не менее, она не шелохнулась.
— Даю вам секунду на размышление, — продолжал он.
По тому, как исказились черты ее лица, миледи поняла, что сейчас раздастся выстрел. Она быстро поднесла руку к груди, вынула из-за корсажа бумагу и подала ее Атосу:
— Берите и будьте прокляты!
Атос взял бумагу, засунул пистолет за пояс, подошел к лампе, чтобы удостовериться, что это та самая бумага, развернул ее и прочитал:
«То, что сделал представитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.
5 августа 1628 года.
Ришелье».
— А теперь… — сказал Атос, закутываясь в плащ и надевая шляпу, — теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь!
— Вы никогда не узнаете, что стало с вашим сыном, — сказала она с ненавистью.
Атос стал бледнее савана, но вышел из комнаты твердым шагом и даже не оглянулся.
Больше всего Анне хотелось умереть, уснуть, лишиться чувств — сделать что-нибудь, чтобы забыться, ничего не чувствовать. И к жизни ее вернула даже не мысль о детях, а вставшие перед ее глазами лица Джозефа и д'Артаньяна, радостно улыбающиеся. Ненависть оказалась лучшим лекарством, чем любовь.
Она не хотела больше оставаться здесь, поэтому быстро сошла вниз и, застав у дверей трактира поджидавших ее людей, без всяких возражений последовала за ними. На миг у нее, правда, возникло желание вернуться, явиться к кардиналу и все рассказать ему, но ей, как ни странно, все еще не хотелось причинять зло Антуану. К тому же ее разоблачение повлекло бы разоблачение с его стороны: она, положим, рассказала бы, как мушкетер Атос обращался с ней в харчевне, но тогда Атос сказал бы, что она сбежала от него с сыном и драгоценностями и что она заклеймена. Она рассудила, что лучше будет молчать, тайно уехать, исполнить со свойственной ей ловкостью взятое на себя трудное поручение, а потом, после того, как все будет сделано к полному удовлетворению кардинала, явиться к нему и потребовать, чтобы он помог ей отомстить за себя.
