О ТОМ, КАК ЭТО ПРОИСХОДИЛО
Пока говорили обвинители (Мелет с тонким голосом и женственными движениями, нервный, как соловей; Анит с большими ушами и волосатыми ноздрями; Ликон с узким лбом и мутным взглядом), судьи, сидевшие на земле, поджав ноги, щелкали тыквенные семечки и выплевывали шелуху в затылки сидевших перед ними. Многие из них улеглись тут же и, подложив под голову башмаки, ритмично храпели. А Сократ смотрел в высокое весеннее небо и иногда тихо потирал себе колено, которое не переставало ныть. Несмотря на разноголосый шум собравшейся толпы, несмотря на тяжелый запах, издаваемый массой разгоряченных тел и испорченными желудками, ему удавалось слышать радостное чириканье птиц на окрестных соснах и вдыхать густой аромат смолы, мастикового дерева и тимьяна.
Когда кончили обвинители, сразу наступила глубокая тишина, как будто вся эта местность с камнями, деревьями и людьми провалилась в огромный колодец и всех покрыла вода глубиной в два человеческих роста. Затаив дыхание, все устремили взгляды на Сократа: людям не терпелось узнать, какими увертками попытается он опрокинуть Закон.
Когда вдруг среди ночи остановится мельница, мельник просыпается. Сократ же, несмотря на ничем не нарушаемую, обступившую его со всех сторон тишину, не очнулся и даже не пошевельнулся. Кто–то из учеников дернул его за рукав:
— Учитель! Твоя очередь!
Только тогда Учитель обернулся и растерянно посмотрел на весь этот человеческий сброд. Он с трудом вспомнил, каким образом оказался в окружении пятисот разъяренных зверей. Задорно улыбаясь в густую бороду, он на секунду приподнялся и, поглядев на два сосуда (один медный, другой деревянный), которые стояли на столе, такие суровые и насупленные, как будто они были живые и ненавидели его, пробормотал:
— А я‑то, граждане афиняне, ждал, что вы будете оправдываться.
Сел и опять стал растирать себе колено.
Судьи, оскорбленные его поведением, быстро переглянулись между собой. Столько часов они терпеливо сидели под палящим солнцем в надежде, что им удастся в конце концов посмеяться над этим зловредным старикашкой! Они ожидали увидеть его поглупевшим и униженным перед высоколобым и всеведущим Законом. И вот теперь он испортил всю музыку. Но особенно задел их его презрительный отказ (в такой–то момент!) от высочайшей милости Республики: сперва оправдываться, а уж потом идти на казнь. Когда мальчишка, которого порют, назло молчит и не плачет, то с досады его лупят еще сильнее. Так вот и судьи с досады, чтобы дать Сократу почувствовать свою силу, сразу же, с первого голосования, признали его виновным во всех трех преступлениях, в которых его обвиняли три великих поборника Добродетели. Услыхав их решение, Сократ произнес только: «Гм». И когда его затем спросили (согласно Закону), какую кару он выбирает — смерть или изгнание, он помотал лысиной и не ответил ни слова.
Тогда к Сократу подошел глашатай и прокричал ему в ухо вопрос суда. Сократу волей–неволей пришлось подняться,
— Не возражаю, — сказал он, — оба наказания и справедливы и выгодны как для меня, так и для вас. Но я предпочел бы какое–нибудь третье.
— Какое? Какое? — радостно закричали все сразу.
— Приносил ли я вам пользу, или причинял ущерб — все равно, поместите меня теперь, когда я постарел, в «Дом лентяя». Так и вы сможете не бояться меня, и я отдохну от вас. И приносите каждое утро к моим дверям (но так, чтобы ни я вас не видел, ни вы меня) несколько штук тех пышных, горячих и прекрасных медовых лепешек, которые вы столько веков благоговейно преподносите святому Змею Эрехтею, сыну девы Паллады. Ибо, по–моему, я сделал больше добра и меньше зла, чем какая бы то ни было божественная скотина.
Судьи, эти неотесанные мужики, которые обыкновенно на каждом шагу богохульствовали, расхохотались от души, услыхав неожиданную шутку Сократа, и стали ждать, что он еще выкинет. А тот после небольшой паузы продолжал:
— Так как мое суждение, по–видимому, наиболее правильное, то мне и следует получить все ваше жалованье.
Ой! Ой! Какой поднялся шум! Судьи были взбешены. Кто схватил камень, кто поднял палку, а кто ринулся прямо на решетку, чтобы ногтями разорвать Сократа, и все кричали наперебой так, что нельзя было разобрать ни единого слова. Слыханное ли дело: требовать от них три обола, их честный заработок?! Зачем же они, люди хозяйственные, бросили свои дела и потеряли целый день, служа родине? Дело тут, конечно, не в деньгах… Но ведь он требует, чтобы они поступили противозаконно. А они, если бы даже и хотели, не имеют права никому дарить свое жалованье. Даже государство не может отнять его у них. Черт возьми! Этот человек — просто бесстыдник, безбожник и предатель! Ладно! Они ему еще покажут!
