Майрон вжимал в пол педаль акселератора.
Парковка на Честнат-стрит была запрещена, но его это не смутило. Он остановил машину и выскочил под раздраженные гудки водителей. Пробежав через вестибюль «Омни», Майрон влетел в кабинку лифта. На верхнем этаже он быстро нашел нужный номер и громко постучал.
Дверь открыл Норм Цукерман.
– Дружище! – воскликнул он, просияв улыбкой. – Какой сюрприз!
– Можно войти?
– Тебе? Конечно, старина, в любое время.
Но Майрон уже был в номере. Передняя комната, выражаясь языком гостиничных буклетов, сочетала вместительность с элегантной обстановкой. На диване сидела Эсме Фонг. Она взглянула на Майрона как затравленный зверек. Повсюду – на полу, на креслах, на кофейном столике – валялись яркие постеры, рекламы, ксерокопии и прочая макулатура. Майрон заметил увеличенные снимки Линды Колдрен и Тэда Криспина. В глаза отовсюду лезли логотипы «Зума», неизбежные и вездесущие, как духи мщения или телефонные торговцы.
– Мы тут разрабатываем стратегические планы, – сообщил Норм. – Но всегда можно сделать перерыв, верно, Эсме?
Девушка кивнула. Норм шагнул к бару:
– Что-нибудь выпьешь, Майрон? Не уверен, что тут есть «Йо-Хо», но я могу…
– Нет! – перебил Болитар.
Цукерман шутливо вскинул руки.
– Эй, Майрон, остынь, – произнес он. – Какая муха тебя укусила?
– Норм, я хочу предупредить тебя.
– О чем?
– Мне жаль, что все так получилось. Я считаю, что твоя личная жизнь касается лишь тебя. Но сейчас ситуация зашла слишком далеко. Я должен рассказать об этом, Норм. Извини.
Норм Цукерман не двинулся с места. Он открыл рот, будто собираясь возразить.
– Откуда ты узнал? – наконец проговорил Норм.
– Ты находился с Джеком. В «Корт-Мэнор-инн». Вас видела горничная.
Норм посмотрел на Эсме, которая сидела с окаменевшим видом, затем перевел взгляд на Майрона.
– Понимаешь, что произойдет, если люди узнают, что я голубой?
– Прости, но я ничего не могу поделать, Норм.
– Послушай, Майрон, я глава компании. «Зум» занимается модой, имиджем и спортом, а в этой области гомофобия всегда цветет махровым цветом. Репутация в моем деле – все. Если станет известно, что я старый гомик, «Зум» пойдет ко дну, как рваная калоша.
– Не уверен, – возразил Майрон. – В любом случае, ничем не могу помочь.
– Полиция знает? – спросил Норм.
– Пока нет.
Норм воздел руки к небу:
– Тогда какого черта ты хочешь меня выдать? Это было просто небольшое развлечение. Да, я встретился с Джеком. Да, мы понравились друг другу. Ну и что? Конечно, мы оба собирались держать рот на замке. Это не имеет никакого отношения к убийству.
Майрон покосился на Эсме. Она взглядом умоляла его молчать.
– Полагаю, что имеет, – усмехнулся он.
– Да? И ты готов разрушить мою жизнь?
– К сожалению.
– Может, мне все-таки удастся переубедить тебя?
– Боюсь, что нет.
Норм отошел от бара и рухнул в кресло. Он уронил голову на руки, запустив пальцы в густую шевелюру.
– Вся моя жизнь была основана на лжи, – пробормотал он. – Детство провел в Польше, где всегда врал, что я не еврей. Веришь? Я, Норман Цукерман, прикидывался самым распоследним гоем. Зато я выжил. Приехал сюда. И провел остаток жизни, притворяясь, будто я крутой парень, настоящий Казанова, вокруг которого всегда крутятся молоденькие девчонки. Ко лжи быстро привыкаешь, Майрон. Жить становится легче и удобнее. Вранье превращается в параллельную реальность, если ты понимаешь, о чем я.
– Мне очень жаль, Норм.
Цукерман глубоко вздохнул и выдавил улыбку.
– А может, это и к лучшему, – произнес он. – Возьми хоть Денниса Родмана. Он натуральный трансвестит. И что, ему это как-то вредит?
– Никак.
– Знаешь, когда я приехал в эту страну, то сделался самым отъявленным евреем во всей Америке. Ведь верно? Скажи мне правду. Я был самым откровенным и вызывающим евреем, разве нет?
– Самым вызывающим, – подтвердил Майрон.
