— Я же говорил, что Сергей умный парень, — заявил довольный Соломоныч Аде Антоновне.
— Давай Сережа сразу определимся с твоим творчеством, — решительно заявляет женщина.
Киваю опять.
— Ты согласен предложить для продажи некоторые свои песни? — спрашивает, пристально вглядываясь в меня.
Снова киваю.
— Ты гарантируешь, что их еще никто не зарегистрировал? — допытывается.
— Возможно, зарегистрировали три мои песни. Но их среди этих нет, — трогаю бобину.
— Ты их продал? За сколько? — оживилась Ада Антоновна.
— Коммерческая тайна, — сообщаю и, улыбаясь, пожимаю плечами. «Должны же торгаши понимать законы торговли», — думаю.
Соломоныч прячет понимающую улыбку, опуская голову.
— Хорошо, — соглашается она, немного разочарованно, — за сколько же ты хочешь продать эти песни с правами на них?
— За пять тысяч рублей за песню, — открыто смотрю на нее, стараясь не проявить эмоций.
— Это не реально! — решительно заявляет. — Пойдем ко мне в кабинет, не будем здесь мешать, — предлагает, взглянув на Соломоныча.
— С нами сегодня еще один пацан. Это он под богом ходит. Та икона была его, — вопросительно гляжу на Соломоныча. — Может не стоит его держать на улице?
Соломоныч колеблется. Потом неохотно кивает и сообщает:
— Пусть заходит.
— Этим летом мне некогда будет ездить к Вам. Возможно, он будет возить товар. Парень надежный, — успокаиваю его.
— Хорошо, пусть заходит, — заявляет без тени сомнения.
Приглашаю ребят к Соломонычу. Передаю Филу список вещей для Маринки, а сам иду за Антоновной в глубины магазина.
Кабинет у нее значительно больше, чем у Соломоныча и больше похож на кабинет, чем на склад антиквариата. Хотя здесь тоже хватало разных артефактов.
Антоновна расположилась за солидным столом. Кивнула мне на стул возле стола для совещаний, приставленного к ее столу и начала убеждать меня:
— Сережа, пойми! Неизвестные песни неизвестного автора столько не стоят. Надо реально смотреть на вещи.
— Сколько же предлагаете Вы? — спрашиваю, стараясь выглядеть равнодушно.
— Пойми. Каждая из песен может стоить по-разному, — задумывается, — от трехсот до одной тысячи рублей, — предлагает. — Если действительно песня стоящая, — уточняет.
Мотаю отрицательно головой:
— Могу предложить одну стоящую песню за три тысячи, если поможете зарегистрировать в ВААПе остальные, — предлагаю.
Удивленная моей информированностью, смущенно заявляет:
— Я такие вопросы не решаю.
Впервые замечаю у Ады Антоновны эмоции.
— Твои песни надо слушать, чтобы их оценить. Здесь у меня нет магнитофона, чтобы их прослушать. Предлагаю съездить к одному знающему человеку, который сможет их оценить и купить, — вопросительно смотрит на меня она.
Пожимаю плечами:
— Если надо, поехали.
Антоновна задумчиво глядя на меня, тянется к телефону.
— Алло, это я! — …, — приехал. — …, — Привез, — …, — пленку и ноты. — …. — Сколько песен? — спрашивает меня.
— Семь, — отвечаю.
— Семь, — повторяет в трубку.
Слушает:
— Так, … так, … поняла, … так, … хорошо! — кладет трубку.
— У нас есть час. Потом встретимся с одним человеком, — задумчиво сообщает мне.
Я поднимаюсь из-за стола.
— Поедем, кофе пока попьем. Расскажешь мне о себе, — предлагает мне, решительно поднимаясь с кресла.
Молча иду за ней. Выходим во двор через заднюю дверь магазина. Антоновна подходит к новой красной «шестерке». Открывает ключами водительскую дверь, садится и, перегнувшись через сиденье, открывает правую пассажирскую дверь для меня. Замечаю болтающуюся на зеркале, какую-то пушистую зверушку и наборный плексигласовый набалдашник на рычаге переключения передач.
«И весь тюнинг?» — мысленно удивляюсь. «Хотя нет, что-то переключила под приборной панелью», — замечаю. «Наверное, самопальная противоугонка», — догадываюсь.
Поехали какими-то дворами, переулками. Я быстро запутался. Подъехали к кафе в каком-то тихом переулке.
«Гости столицы, явно про это кафе не знают», — мысленно отмечаю.
Антоновну здесь знали, так как она приятельски здоровалась с немногочисленным персоналом. Посетителей в кафе было немного из-за раннего времени. Сев за столик у окна, она сделала заказ для себя и вопросительно посмотрела на меня.
