Искусство войны невозможно без противника, предоставляющего саму возможность быть искусным. Человек как вид живых существ, который можно было бы назвать «homo artifex», требует недруга, являющегося всего лишь крайним выражением фигуры «другого Я», без которого моя личность так и не сможет сформироваться. В ненависти к недругу, как это ни парадоксально, выражается забота о его существовании: поэтому ненависть на войне есть признак крайней зависимости, несвободы. Недаром легче всего управлять не тем, кто любит, а тем, кто ненавидит.
Поэтому искусство войны, которое столь близко искусству жизни, не менее родственно науке любви. «Любезный недруг» утверждает во мне ценность моего существования, побуждая к борьбе, к победе, к выходу из состояния оцепенения, в котором пребывает любое человеческое существо, оказавшись в положении Робинзона. Книги по военному искусству всегда в наибольшей степени восхваляли те операции, когда противник был не просто сокрушен, но и поражен легкостью, с которой он был сокрушен.
По мнению С.Б. Переслегина — физика, посвятившего себя целиком исследованию военной стратегии, самый заметный вклад в процесс возникновения войн вносит психокомпенсационный механизм. Человек, как существо разумное, не может существовать вне социума, в котором созданы условия для генерирования и накопления информации. Такой социум даже на первобытном уровне технического развития создает искусственную среду обитания, чрезвычайно благоприятную для роста популяции, вследствие чего, раз появившись (по причинам, которые мы, возможно, никогда не узнаем), социум был обречен на существование, а люди – на нахождение в нем. В результате возникло противоречие между биологическими инстинктами крупных приматов и потребностями социума — изначально сложной структурной системы. С точки зрения социума это противоречие разрешалось созданием системы строгих правил (табу, законов, обычаев…), регулирующих общежитие. Но с точки зрения личности правила лишь усугубляли неестественность существования. В психике нарастали напряжения, что в перспективе привело к ее фрейдовскому расслоению на сознание, подсознание и цензуру.
В сущности, человек в социуме всегда находился в стрессовых условиях. Характерной для крупных приматов реакцией на стресс является агрессия. Но именно агрессивность и должна была подавляться всей физической и эгрегориальной структурой социума. Выход из противоречия человеческий мозг нашел в войнах приемлемом для социума способе реализации накопленной агрессивной энергии. Следует обратить внимание на карнавальный характер войны. «Военные» этические и логические императивы столь же обязательны к исполнению, как и «мирные». Но по форме и содержанию эти императивы прямо противоположны.
«Найденное» человечеством решение, приводило к идеальному (с точки зрения системы) результату. Энергия сбрасывалась, не достигая опасных значений, угрожающих разрывом социальной ткани (основная функция). Одновременно регулировалась численность, сбрасывалось демографическое давление. В победоносных войнах захватывались ресурсы, повышающие благосостояние социума. Возрастала вертикальная подвижность. Возвращались к нормальному функционированию биологические механизмы естественного отбора, подавленные «неолитической революцией». Наконец, создавались реальные стимулы для духовного и физического совершенствования человека и социума. Война являлась одним из основных источников технического, научного, социального развития и лучшим механизмом «отбраковки» не–и слабожизнеспособных человеческих сообществ. (Вспомогательные функции.) Иными словами, война людей против людей оказалась естественной (и недорогой, в сущности) платой за выход вида homo из пространства непрерывной биологической борьбы за существование — борьбы всех против всех.
Так что, следует согласиться с Сунь–Цзы: «Война — великое дело для государства. Это путь существования и гибели».
Прекрасное сражение, тонкая военная хитрость и приносят успех, и производят на неприятеля гипнотическое воздействие, что сродни впечатлению, которое стремится произвести любящий на объект любви! Недаром маленький, порой вульгарный сын корсиканского адвоката по имени Бонапарт, сокрушавший раз за разом европейские армии, стал культовой фигурой среди целого поколения его противников — особенно среди аристократической молодежи. Щуплый и невзрачный Мольтке олицетворял «паровой каток» прусских корпусов. Взбалмошный, кричащий на военных советах по–петушиному Суворов вознес военный авторитет России на невиданную доселе высоту. Они оставались теми же людьми, со всеми своими недостатками, излишним весом, неверной женой или несварением желудка, однако, вместе с тем, надевали на себя всемирно–исторические маски, причем прижизненные; от которых уже не могли избавиться.
