Таков главный урок нашего исследования: самые обычные люди, просто делающие свое дело и не имеющие никаких враждебных намерений, способны стать орудием страшной разрушительной силы. Более того, даже когда губительный эффект их поступков становится предельно ясен, но их просят продолжать действия, несовместимые с базовыми принципами морали, почти никто не находит в себе ресурсов, необходимых для противостояния авторитету. Здесь играют роль многообразные запреты на непослушание, и человек благополучно сохраняет статус-кво.
Сидя в кресле, легко осуждать покорных участников эксперимента. Однако критики судят их по меркам собственной способности декларировать высокоморальные принципы. А это нечестно. Ведь на уровне рассуждений многие испытуемые знают не хуже любого из нас, что нельзя вредить беспомощной жертве. Они знают, как себя вести, и способны при случае высказать свою позицию. Но это не имеет (или почти не имеет) отношения к их реальному поведению перед лицом конкретных обстоятельств.
Если людей просят объяснить, как нужно вести себя в подобной ситуации, они всегда скажут, что правильно — не покоряться. Но в реальных жизненных условиях не все определяется ценностями. Ценности — лишь один из факторов, воздействующих на поведение человека. И многие люди не смогли соотнести свои ценности с ситуацией. Они продолжали эксперимент вопреки собственному желанию.
Влияние нравственного чувства на поступки менее значительно, чем гласит социальный миф. Хотя в списке моральных норм заповеди вроде «не убий» занимают видное место, в структуре человеческой психики их положение не столь надежно. Несколько газетных заголовков, призывная комиссия, приказ от человека в эполетах — и люди без особых колебаний идут убивать. Даже в ходе психологического эксперимента человек способен легко перешагнуть нравственные барьеры. И тем более нетрудно заставить людей отринуть моральные соображения с помощью расчетливых манипуляций на информационном и социальном поле!
Так почему же человек подчиняется экспериментатору? Во-первых, есть целый ряд «связывающих факторов», которые мешают выйти из ситуации. Здесь и вежливость, и первоначальное обещание помочь, и неловкость отказа. Во-вторых, у испытуемого формируется целый ряд приспособительных механизмов, которые тормозят его решимость дать отпор. Эти приспособительные реакции помогают испытуемому сохранить отношения с экспериментатором, одновременно снижая внутренний конфликт. Они типичны для мышления послушных людей, когда авторитет велит им причинять вред беспомощным лицам.
Один такой механизм состоит в склонности настолько погружаться в узкотехнические аспекты, что общая картина последствий выпадает из виду. В фильме «Доктор Стрейнджлав» есть блестящая сатирическая сцена, когда экипаж бомбардировщика поглощен техническими деталями процесса ядерного удара. Так и здесь: испытуемые с головой уходят в саму процедуру: как членораздельно прочесть слова и аккуратно переключить рубильник. Они хотят быть безупречными исполнителями, и в каком-то смысле им не до этики. Постановку задачи и ее нравственную оценку они доверяют экспериментатору.
Наиболее распространенная приспособительная реакция состоит в том, что человек слагает с себя ответственность за поступки и перекладывает ее на экспериментатора, представителя законной власти. Никакого нравственного долга: он воспринимает себя лишь как орудие внешнего авторитета. Когда после эксперимента испытуемых спрашивали, почему они не остановились, в ответ часто звучало: «Сам я так не поступил бы. Я лишь делал, что мне сказали». Неспособные воспротивиться авторитету, они возлагают на него всю ответственность. Эту старую песню («я лишь выполнял долг») мы вновь и вновь слышали от подсудимых в Нюрнберге. Однако не стоит думать, что это лишь жалкая отговорка, придуманная наспех к случаю. Это типичный образ мышления огромного числа людей, привыкших к своему положению в субординационной системе. И исчезновение чувства ответственности — самое далеко идущее последствие такого подчинения.
Хотя действия повинующегося идут вразрез с требованиями совести, ошибочно полагать, что он утрачивает нравственное чувство. Просто у него меняется угол зрения. Он не оценивает с нравственных позиций последствия своих действий. Свой моральный долг он рассматривает как необходимость оправдать надежды, которые возлагает на него авторитет. Во время войны солдат не думает о том, хорошо ли бомбить деревни. И не ощущает вины и стыда. Он испытывает гордость или стыд в зависимости от того, насколько хорошо выполнил задание.
