Воннегут не только черный юморист, он еще и романтик, и выразитель тотального скепсиса, а в жизни невероятный добряк, ему недавно исполнилось 60 лет, и он похож на страшно истаскавшегося юношу. Недавно он сказал мне: "Я живу на этой улице десять лет, и три раза в день гуляю с собакой", но ни один человек еще не сказал мне: "Ты Воннегут?"
Как ты, наверное, слышала, в этом году Нобелевскую премию дали Маркесу, шансы Воннегута были очень велики, когда решение было принято, Воннегут написал: "Даже если бы премию дали мне, все равно всем было бы ясно, что Маркес пишет лучше".
Надо сказать, Воннегут прав...
... И помни, что мы тоже живем не в раю, и в некоторых отношениях наша жизнь - очень трудная, хотя объяснить всего этого я не могу. Когда-нибудь разберемся. Никаким дурным слухам обо мне не верь, я пытался сделать первую нормальную газету в эмиграции, и меня оттуда выжили. Репутация моя в симпатичных мне кругах - вполне хорошая, от американских же издателей и редакторов я только и слышу: "Вы - первый нормальный русский, которого мы встречаем."
Обними и поцелуй Сашу. Я верю, что мы когда-нибудь увидимся. Это не слова, я действительно верю. Не разочаровывайся во мне, ты один из очень немногих близких и дорогих мне людей, и дружба с тобой - лучшее время моей жизни, это правда.
* * *
В Америке, конечно, очень много хорошего, все лучшее относится к традициям - свобода, доброжелательность, юмор, но мы выросли в совершенно другом мире и с величайшим трудом приспосабливаемся к здешним условиям. К идее свободы тут относятся болезненно, даже патологически, мой сосед-пуэрториканец заводит кошмарную музыку, и если я сделаю ему замечание, он даже не нахамит в ответ, он просто не поймет, что я имею в виду, он будет потрясен - ведь я посягнул на его свободу, на его "прайвеси". Прайвеси - местное заклинание,
означает - "частная сфера" и оберегается с неистовой силой.
Девку, которую трахаешь, нельзя спросить, где была вчера - это нарушение прайвеси, Катя /старшая дочь писателя - прим./ встречается с мальчиками, но я решительно ничего о них не знаю - это ее прайвеси, если человек идет в феврале босиком по улице, никто не поворачивает головы в его сторону, чтобы не нарушить его ебаного прайвеси, не посягнуть на его свободу...
Если в иных краях людей тяготит недостаток свободы, то тут ее слишком много, и свобода одного человека запросто нарушает границу свободы другого. В Нью-Йорке фактически идет гражданская волна, каждый день здесь убивают больше народу, чем в Афганистане и Бейруте, больше 2.000 в год, люди поголовно вооружены, тезиз "Лучше быть красным, чем мертвым" - не пустой звук, обыватели говорят: "Лучше уж коммунисты, чем грабители и убийцы" ...
С первых месяцев в Америке я занимался исключительно русскими делами, начал выпускать демократическую альтернативную газету /48 страниц формата "Недели"/, она стала популярной, я даже что-то зарабатывал, нажил миллион врагов среди авторитаристов из Максимовской банды, среди монархистов, сионистов, которые дико гордятся, что хуй у них на полмиллиметра короче, чем у других народов, среди так называемого "морального большинства" - что есть разновидность фашизма, короче, среди правых дикарей и фантазеров. Надо сказать, обстановка в эмиграции помойная, ярлыки вешаются быстрее, чем в Союзе, стоит положительно упомянуть, например, Шукшина, и тебя объявят просоветским и даже агентом КГБ, организуют какие-то дикие кампании по бойкотированию советских фильмов, в Калифорнии по ошибке бойкотируют "Смирновскую" водку, хотя водочный фабрикант Пьер Смирнофф умер, кажется, задолго до революции. Короче, известность была довольно шумная, очень поддерживали американские слависты, наши говноеды стонали от бешенства, рисовали на меня карикатуры как на сиониста и антисемита - одновременно, написали обо мне в общей сложности книгу...,один довольно талантливый, но гнусный тип Наврозов выпустил обо мне повесть под названием "Простой советский парнишка" и так далее. Повторяю, американцы нас очень любили, хвалили новый живой язык и юмор, но потом я сделал несколько глупостей, не закрепился в газете юридически... В результате я лишился независимости, стал хорошо оплачиваемым наемником... и постепенно меня выжили. С одной стороны, это, конечно обидно, и потеряно время, и английского я не учил, но с другой стороны из-за газеты тормозились мои литературные дела, контакты с американскими журналами и издательствами, и потому, в стратегическом плане уход из газеты был разумным...
