— Не возражаешь, если мы сначала заедем ко мне? — спросил он. — Я починил бабулин любимый стул, он в моей мастерской. Хотел бы отвезти его обратно.
Надев солнечные очки, Мей покачала головой.
— Нет, не возражаю. Только веди лучше ты.
В ее интонации прозвучала некая отчужденность, и Эндрю встревоженно спросил себя, что это означает. Может, это как-то связано с поездкой к нему домой. В их прошлой жизни она побывала в особняке лишь однажды и была настроена тогда очень критично — возможно, потому что не чувствовала себя в безопасности. Или оттого, что ощущала себя там чужой. В любом случае, с Мей определенно творилось что-то неладное. Он уловил это сразу после того, как они зашли в его кабинет. Но тогда Эндрю подумал, что Мей просто целиком погружена в проблему. Сейчас он уже не был в этом уверен.
Улица перед его домом оканчивалась тупиком, и старые вязы образовывали над головой подобие шатра, который защищал от солнечных лучей. Эндрю остановился в начале подъездной дорожки и выключил мотор, оставив ключи в замке зажигания.
— Мастерская в задней части гаража. Хочешь посмотреть? А еще можешь набрать цветов в саду.
Она быстро взглянула на него. Выражение глаз определить было невозможно, их скрывали солнечные очки, но голос странно дрогнул, когда Мей ответила:
— Да… они мне понравились.
Чувствуя, что она чем-то расстроена, Эндрю взял ее за руку и повел по дорожке в обход дома, гадая, что же с ней происходит. Когда они очутились на заднем дворе, Мей даже не взглянула на клумбы.
— Можно чего-нибудь попить? — спросила она.
— Конечно. Пойдем в дом.
Они вошли через то, что некогда было летней кухней. Все ставни были закрыты, и в доме царили полумрак и прохлада. Эндрю подошел к раковине и включил холодную воду. Мей тем временем рассматривала резной буфет, реставрация которого заняла у него целую зиму. На его панелях было столько слоев краски — в том числе и изготовленной на основе свинца, — что Эндрю пришлось работать в противогазе.
Достав из холодильника лед, он расколол его и бросил в стаканы, затем наполнил их. Когда Эндрю повернулся, Мей рядом не оказалось. Испытывая легкое беспокойство, он отправился на поиски и обнаружил ее в гостиной у стены, где располагался камин. Эта стена почему-то всегда казалась ему большой рамой, поэтому он развесил на ней семейные фотографии — не студийные портреты, а то, что его отец называл картинками из реальной жизни.
Мей с серьезным видом рассматривала фотографии, сдвинув очки на макушку. Он подошел к ней и протянул запотевший стакан. Взяв его, Мей провела пальцами по влажной поверхности и очень тихо сказала:
— Великолепные снимки.
Внезапно пожалев, что в стакане вода, а не что-нибудь покрепче, Эндрю сделал большой глоток и кивнул.
— Да, неплохие.
Ее взгляд переходил от фотографии к фотографии, а лицо становилось все напряженнее. Внимание Мей привлек снимок молодой девушки.
— Дома у твоих родителей тоже есть ее фотографии. Кто это?
— Паола. Что-то вроде моей приемной сестры. Мама и папа всегда поддерживали детские благотворительные организации. И Паола была одной из их приемных детей. Только потом она вернулась в свою семью.
Двигаясь очень скованно, Мей поставила стакан на журнал, лежавший на журнальном столике.
— Я тоже была приемным ребенком. — Ее голос звучал так напряженно, что казался чужим.
Чувство безумного облегчения охватило Эндрю. Есть! — подумал он. Есть. Осторожно выдохнув, он сказал:
— Я почему-то так и думал.
Она резко повернула голову и бросила на него испуганный взгляд.
— Что?
Эндрю подошел к ней и тоже поставил свой стакан. Прислонившись к каминной доске, он твердо встретил ее взгляд.
— Я догадывался об этом. Ты никогда не говорила о семье, всеми способами пыталась избежать разговоров о родителях. Дело было только за тем, чтобы сложить два и два.
Стиснув руки, она отвела взгляд в сторону, ее губы побелели.
Наблюдая за ней со щемящим чувством в груди, Эндрю постарался говорить как можно спокойнее:
— Я продолжаю надеяться, что когда-нибудь ты будешь доверять мне настолько, что расскажешь об этом.
Мей вымученно улыбнулась.
