Он даже назвал Диану мамой, и это напомнило мне, каким маленьким был Виктор, когда Диана вышла замуж за Джоэла.
— Вы многое повидали, — сказал Виктор, пробегая пальцами по каштановым волосам. — У вас была настоящая жизнь.
— У меня было больше настоящей жизни, чем мне того хотелось.
— Но вы бы знали…
Он не договорил, как раз когда наша беседа стала поворачивать в интересном направлении.
Я не пыталась понукать Виктора или подхватить прервавшуюся нить беседы. Я уже поговорила с этим парнем на все возможные темы, которые не требовали погружения в королевство вопросов слишком странных, чтобы их задавать. Не я начала эту беседу, но я многое из нее узнала.
Наблюдая за Виктором, пока тот проверял оставшиеся на кухонной стойке блюда, которые он еще не пробовал, я знала: у этого мальчика есть секрет. Это мог быть большой секрет, мог быть маленький секрет, но мне нужно было его узнать. Возможно, он придет с этим секретом ко мне, хотя настроение подростков может повернуться в другую сторону быстрей, чем крутящаяся монета.
На кухне под буфетом стоял маленький телевизор, наверное, чтобы во время готовки хозяйка могла смотреть сериалы «Эллен» и «Офра». Хотя Диана похвасталась, что телевизор и телефоны в доме отключены, кто-то включил этот кухонный телевизор — может, чтобы поймать прогноз погоды или спортивные новости.
Хотя звук был приглушен из уважения к поводу, по которому все собрались, что-то привлекло внимание Виктора, и он встал прямо перед телевизором, все еще держа в руке тарелку. На его лице читались одновременно озадаченность, тревога и испуг.
Нетрудно было догадаться, что он видит.
Что ж, мы знали, что рано или поздно Моргенштерны узнают новости, и вот этот момент наступил.
— Папа! — воскликнул Виктор таким голосом, что отец быстро подошел к нему. — Папа! Они нашли мертвым того парня из колледжа, нашли в могиле Табиты!
Я вздохнула и опустила взгляд на тарелку. Я никогда не думала об этой могиле как о могиле Табиты. В конце концов, куда дольше она была могилой Джосаи Паундстоуна. Эту могилу использовали часто.
Поднялся гвалт, в гостиной включили большой телевизор, и все собрались перед ним, все еще с тарелками в руках или оставив их там, где только что ели.
Я молча посоветовалась с Толливером.
Брат с сожалением посмотрел на еду, и я догадалась, что он не успел наесться, пока была такая возможность. Он кивнул. Нам пора было идти.
Чтобы не быть безнадежными грубиянами, мы тихо поблагодарили Диану, которая едва поняла, что мы с ней говорим. Потом вышли из дома. Я не знала, поняли ли там, что мы выскользнули за дверь.
— Если мы вернемся в мотель, кто-нибудь захочет с нами поговорить, — мрачно предсказал Толливер.
— Поехали к реке.
Не знаю, почему движение воды действует успокаивающе, но так оно и есть, даже в холодный ноябрьский день в Теннеси. Мы отправились к прибрежному парку и, хотя на мне была обувь с высокими каблуками, наслаждались прогулкой по почти пустому парку. Миссисипи молча текла мимо утесов Мемфиса. Полагаю, она будет течь так еще долго после того, как город исчезнет, — если только не будет полностью уничтожен мир.
Толливер обхватил меня рукой за плечи, потому что было очень холодно. Мы молчали.
Было хорошо помолчать. Было хорошо убраться от толпы в доме Моргенштернов и остаться наедине с Толливером. Я не обращала внимания на двух бездомных среднего возраста, которые передавали друг другу бутылку, когда думали, что мы не смотрим. Они были так же счастливы, избегая нас, как мы — избегая их.
— Это была странная интерлюдия, — осторожно начал Толливер.
— Да. Красивый дом. Мне понравилась кухня, — сказала я.
— Я поговорил с Фредом. У него просроченный арендный договор на «лексус».
Толливер мечтал о новой машине. Нашей было всего три года, но она уже накрутила много миль.
— Видел, как ты разговаривала с Фелисией, — продолжал он.
— Фелисия упомянула, что виделась с тобой неофициально, — сказала я. То был самый вежливый способ упомянуть о случившемся. — Похоже, она считает, что ты сыт по горло беседами о том, чтобы вам больше не видеться.
— Интересно, ведь она сама продолжает мне названивать, — спустя мгновение произнес Толливер. — Я не могу ее раскусить. Никакой дом в пригороде нам с ней не светит.
